Он и не представлял, что может быть по-другому. Что взрослые не будут его бить, а мама не будет валяться на кровати, еле шевелясь и глухо постанывая, и от неё не будет очень плохо пахнуть. Что папа не станет сидеть на корточках посреди комнаты, стряхивая пепел жутко воняющей папиросы прямо на пол. Что никто не будет стараться обокрасть друг - друга, что в холодильнике может находиться еда, причём всегда, а сам холодильник, может стоять тихо, а не стонать, подпрыгивая в углу. А главное, что о нём будут заботиться, кормить каждый день, и, что удивительно, не по разу в день. Что его будут не хлестать, а гладить по его вихрастой, почти никогда не стриженой голове. Что на него не будут кричать, а тихо и, как казалось ему – певуче, будут с ним говорить…
Он и не представлял, что может быть по-другому. Поэтому когда, его забрали из общаги, где куча помоев лежала прямо посредине кухни, на стенах висели целые вереницы тараканов, а в туалете…, в общем, ладно, и поселили в детском доме, он сначала не почувствовал ничего. Ни радости, ни печали. Не печалился он потому, что отец утром опять избил его и грозился сделать это же под вечер, если его мать не вернёт, спрятанную где-то, а вероятнее всего, просто выпитую «в одно лицо» бутылку водки. Не размышляя об этом, ведь он был слишком мал, мальчишечка просто знал, что ничего его мать не вернёт, и что его отец выкатив глаза опять будет избивать его, придушивая левой рукой до почти бессознательного состояния, а мать опять начнёт, истерично визжа, швыряться в мужа всем, чем ни попадя, часто попадая по ребёнку. Не радовался, потому, что просто не знал, что с ним будет сейчас. Он не радовался, но и не сопротивлялся. Его помыли, остригли волосы и ногти, выдали свежую одежду, накормили, и от этой непривычной сытости он почти тут же и уснул, прямо на кушетке…
Он и не представлял, что может быть по-другому. В детдоме, тоже были свои теневые стороны, но он был настолько мал (пять лет), худ и слаб, что никто, даже самые отчаянные шалопаи, имевшие по нескольку приводов, его не трогали. Взять у него было нечего, спросить тоже не о чем, у почти всех за плечами было нечто подобное. Так что никаких “прописок” и прочих тихих радостей местной “братвы” по отношению к нему не было. С ним с удовольствием играли почти все старшие девочки. Просто потому, что он был очень послушным, ну просто как плохо говорящая кукла (непослушание из него выбили уже к четырём годам) и никогда ни с кем не спорил. А уже через полгода к нему пришли… Женщина не понравилась ему сразу, её холёное, гладкое, как у куклы лицо не вызывало у него никакого доверия. А вот мужчина - огромный, лохматый здоровяк, весьма похожий на циркового медведя, (его малец увидел первый раз по телевизору, впрочем, он такой телевизор тоже видел впервые) наоборот очень понравился. Когда мужчина посадил его к себе на огромную как сковородка ладонь и начал тихонько покачивать, мальчик впервые за много лет начал, вначале тихонько, смеяться, а потом просто залился счастливым, но всё также негромким смехом. Громко смеяться, как и реветь, его давно уже отучили. Но именно этот его зажатый смех и решил его судьбу…
Он и не представлял, что может быть по-другому. В относительно небольшом, всего сто двадцать метров доме, для него сделали и мини спортзал, и место для занятий, и место для игр (под самым чердаком и ему там очень нравилось). А вот спал он хоть и на отдельной кровати, но в комнате его приёмных родителей.
С мужчиной он подружился сразу, а вот женщину (он её звал поначалу – тёя Тая) он долгое время побаивался и всё из-за этого её как бы неживого лица. Подружились они только тогда, когда он в садике подхватил вирусное заболевание, затем перешедшее в пневмонию. Он видел, он чувствовал как она переживает и понимал, что «тёя Тая» беспокоится именно о нём, он чувствовал её мягкие тёплые руки, после прикосновений которых, ему становилось легче (она меняла компрессы, обтирала его уксусом). После нескольких суток без сна, «тёя Тая» сильно побледнела, глаза покраснели, под глазами натекли мешки, вокруг глаз собрались мелкой сеточкой морщинки и… лицо её ожило и стало родным и тёплым. Она находилась всё это время возле него, не отлучаясь ни на минуту. Она даже в редкие минуты забытья спала рядом, на кресле. Мужчина - «дяя Йена» приводил врачей и медсестёр, привозил лекарства и горы игрушек, которыми старался отвлечь малыша от лечебных и порой довольно болезненных манипуляций. Их голоса никак не походили на голоса его природных родителей, эти были негромки и музыкальны, а те звучали резко, грубо и неприятно. Через две недели отчаянной борьбы он пошёл на поправку и очень удивился, когда все вокруг радовались этому как дети. Радовались и множество совершенно незнакомых ему людей. Какие-то старые и очень добрые бабушки и дедушки (родители его сегодняшних приёмных родителей), какие-то более молодые чем «тёя Тая» и «дяя Йена» дяденьки и тётеньки (настоящие их дети и их супруги), радовались даже такие же, как он, малыши (внуки). Мальчик быстро шёл на поправку…
Он и не представлял, что может быть по-другому. Вопреки мрачным прогнозам некоторых “доброжелателей” малыш стал гораздо чаще улыбаться, гораздо лучше двигаться и говорить и даже очень быстро, что весьма изумило его новых родителей, выучился читать и считать. Ещё он уже к семи годам выучил множество стихотворений, которые так любила слушать его новая мама – Таня, выучил наизусть с папой Геной таблицу умножения и карту, что висела на стене в игровой комнате. Он ничем не отличался от природных внуков Татьяны и Геннадия, разве только по-другому, гораздо более бережно, относился к игрушкам и одежде. Правда почти год его не могли отучить от привычки прятать еду, но его никогда за это не ругали и эта привычка сама собой как-то незаметно прекратилась. В школе он не был ни отличником, ни двоечником, предметы давались ему легко, но он очень любил играть и потому за игрой часто забывал про уроки. Но читал он, что изумляло всех, кто его знал, очень много, что очень нравилось маме Тане и не очень папе Гене, который всё время тащил малыша то на занятия в спортивные секции, то в лес по грибы, то на рыбалку…
Теперь (к десяти годам) он тоже не представлял, что может быть по-другому...
Андрей Сальников
Комментарии (0)