С баранов и начнём. Фраза совсем не потеряла своего смысла, попав в Россию из Франции почти пять веков назад. Сначала её могли слышать на театрализованных представлениях в домах иностранных послов, очень любивших потешить русских бояр и семейство царя Алексея Михайловича в середине XVII века. Москва тогда могла похвастать дюжиной «домашних театров» иноземцев.
Профессиональный театр России был организован боярином Артамоном Матвеевым, дал своё выступление 17 октября 1672 года. Перед его царским величеством в течение дня развернулось длинное повествование пьесы «Артарксерксово действо», светская постановка библейской истории. Режиссёром выступил лютеранский пастор Иоганн Готфрид Грегори, в спектакле участвовало около 60 актёров.
Показывали представление в царской резиденции села Преображенского, выстроив специальный павильон с театральным инвентарём «на французский манер». Назвали «Комедийной хороминой», ставшей любимым местом развлечения всей высшей аристократии Москвы. Очень скоро на подмостках прогремела пьеса-фарс «Адвокат Пьер Патлен», возглавив репертуар «Хоромины» до самой смерти государя.
Произведение было сочинено примерно в 1469 году в Париже, в тот же год став хитом сезона. Сюжет комедийного фарса очень запутан, даже современные историки театра не способны восстановить первоначальную канву произведения. Но это вообще особенность театра позднего Средневековья — невероятная замысловатость сюжетов.
Центральной частью пьесы была сцена в зале суда, высмеивала невероятный бюрократизм этого действа юриспруденции. Разыгрывалась тяжба между парижским суконщиком и деревенским пастухом, который украл несколько овец и баранов у горожанина.
Суд тянется бесконечно, его участники постоянно ссорятся, дело нагружают посторонними обстоятельствами, доходят до богословских трактовок греховности. Процесс затягивается хитрыми уловками адвоката пастуха, Пьером Патленом.
Судья — уставший, обременённый семьей человек — желает столь простое дело всячески завершить. С каждым новым эпизодом свары суконщика и пастуха больше раздражается, гротескно заламывает руки… начиная вскоре вопить: «Revenons à nos moutons!», что означает — «Так вернёмся же к нашим баранам!».
Фраза произносится за время фарса не менее трёх десятков раз, вызывая взрыв смеха публики. Особенно смешно выглядит на фоне попыток деревенского простолюдина говорить тяжёлым, «судебным языком», корявым и сложным.
Так пьеса высмеивала чрезмерную любовь к законности, а постоянные вопли «вернёмся к нашим баранам!» — комизм только усиливали. Запутавший простое и очевидное дело о краже самоходного шашлыка адвокат Пьер Патлен стал очень популярен в театрах Европы, особенно домашних, где не требовалось много актёров и людных мизансцен.
Пьесу перевели на несколько языков, только за первые сто лет своего существования она пережила более двадцати переизданий. Пастор Иоганн Грегори в 1673 году предложил её московскому обществу, весьма смешно переложив текст на русский. Во времена Петра I она снова стала популярной, некоторые её отрывки разыгрывались на ярмарках. Реплика улетела в народ…
Не в своей тарелке.
Эта немного странная и забавная фраза — исключительно русское изобретение наших бессмертных классиков. Её автором, хотя и спорным, назначен Александр Грибоедов, использовал в «Горе от ума». Устами Фамусова сказав:
«Любезнейший! Ты не в своей тарелке. С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров».
Михаил Лермонтов в своей незаконченной «Княгине Лиговской» тоже выражение употребляет:
«Жорж, пристально устремив глаза на Веру Дмитриевну, старался… угадать её тайные мысли; он видел ясно, что она не в своей тарелке, озабочена, взволнована».
Антон Павлович Чехов тоже изящно включил «тарелку» в рассказ «Юбилей»:
«Тигров… сидел на самом главном месте, в кресле с высокой прямой спинкой. Он был красен… моргал глазами, вообще чувствовал себя не в свой тарелке».
Кстати, великого Антона Павловича спрашивали в частной переписке: любезнейший, откуда появилась эта «нелепая, но столь точная фраза о смущённом состоянии человека»? Ответ был получен, его вскоре с громким смехом цитировало высшее общество Москвы и Санкт-Петербурга. Автором нечаянного каламбура был безвестный переводчик с французского начала XIX века, после наполеоновских войн взявшийся толмачить несколько бульварных парижских романчиков.
Судя по всему, очень хорошо знал лишь вульгарный разговорный язык, либо… переводил спьяну, потому что нагородил тьму-тьмущую ошибок, искажая высокий слог — эпитетами парижских простолюдинов. Самым смешным был неверный перевод французского слова «assiette». Оно имеет несколько значений: иногда применяется как «положение», крайне редко, в просторечном обиходе — «тарелка».
Но оригинальную фразу «n'etre pas dans son assiette», следовало всё-таки перевести так: «не в свойственном ему положении». Не разобравшись в «высоких штилях» языка французской столицы, неопытный толмач написал: «не в своей тарелке».
Опус попал пред светлые очи Александра Грибоедова, посчитавшего нелепое выражение крайне смешным. Так до сих пор французы и не подозревают, что их утончённое значение фразы в русском языке стало откровенно забавным. Но все её понимают верно…
Дело табак.
Обожаю искать верные смыслы, когда историческая наука крепко ошибается в вопросе. Выражение «дело табак» одно из них. По господствующей точке зрения так начали кричать волжские бурлаки середины-конца XVII века, когда бечевой тянули суда и баржи. Порой им приходилось брести не по берегу, а по колено в воде. Само собой, дорогущее ядовитое зелье, табак для курения — прятали в кисеты, вешали себе на шею.
Как только глубина увеличивалась, вода подступала к груди — раздавался предупредительный крик: дело табак! Стоп, дальше глубоко, замочу драгоценность такую… А позже выражение стало означать некую безвыходную, тупиковую жизненную ситуацию. Это неверный ответ.
Из среды бурлаков ли, а скорее всего куда раньше… вопль «дело табак!» часто звучал на всех русских реках. Если брать Волгу-матушку, фраза являлась предупреждением не нарастающей глубины, а наоборот — мелководья. «Водомер» (вперёдсмотрящий) на судне, заметив первые признаки приближения дна, восклицал: «Братцы! Дальше идём под табак!». И весь экипаж бросал весла, хватаясь за длинные шесты. Втыкая их в дно, начинал «табачить», осторожно отталкивая посудину на глубокую воду.
Если отправиться восточнее Волги, на тот же Яик (река Урал), то казаки всю жизнь «табаком» называли не богомерзкое курево, а песчаные банки, отходящие далеко от берега. С детских лет помню, как наши станичные отправляли «закидушки» на сомов — «под табак», на резкий перепад глубин с отмелями. Выражение в самых разных формах использует иранское слово –«табах» (дно).
Но это не всё, есть байка из личного архива. Пребывая в 90-ых годах в зоне карабахского конфликта, попал на один местный рынок где-то в Агджабединском районе. Сопровождавший нас местный странно оценивал качество продуктов, порой тыкая пальцем в откровенно лежалый и начинающий гнить товар, бормоча под нос: таббах. Хотя обычно такое называли фразой, звучавшей типа «кэёхне-мёхне».
Вцепившись в созвучие из детских воспоминаний и пачку бакинской «Астры», решил уточнить. Перевод слова оказался — «дрянь». Произошло от древнеиранского «теббах». Как вариант, по Волге выражение попало в наши широты очень давно, могло даже звучать при первых Рюриковичах. С вполне современной смысловой нагрузкой «дело дрянь (плохо)», — «дело тебах (табах/табак)».
Играть в бирюльки.
В советском босоногом детстве играл в эту игру, как и многие другие… Вспоминайте разноцветные алюминиевые «проволочки» с загогулинами, уголками, крючками и петельками, которые легко можно смастерить из любого строительного мусора… Хотя смысл выражения «играть в бирюльки» уже был негативный — «заниматься ерундой, бездельничать».
Очень зря, всем родителям рекомендую обзавестись подобной настольной игрой «для всей семьи», если хотите поправить мелкую моторику пальцев у собственных спиногрызов, развивать их пространственное мышление. Лично благодарен «бирюлькам» (и деду) за красивый, почти каллиграфический почерк. Игра была ещё дореволюционная, как попала в наш дом — никто не помнит.
Точно не скажут этнографы, как «бирюльки» стали всенародной забавой всего русского народа к середине XIX века. Но понятно, что первыми мастерами были скучающие длинными зимними вечерами крестьяне, развлекаясь семьями в осторожном вытягивании из кучки соломы и сора — отдельных элементов «головоломки».
Это главное правило игры — извлечь как можно больше составляющих, не потревожив «соседей». У кого больше элементов после разборки всей кучи — тот победитель. Само слово «бирюльки» из восточнославянских языков, означает «бирать» (брать). Уже в XVII веке в «бирюльки-палочки» играли… монахи. С какой целью — неясно, может руку ставили для правильной каллиграфии, либо оттачивали выдержку и терпение
Во времена Екатерины II появляются «бирюльки-фигурки», вытачиваемые на токарных станках или изготовляемые искусными мастерами-резчиками. Игра стала главным развлечением русской аристократии, получив почти три десятка различных версий.
Начиная с первых лет XIX века, точёные «русские бирюльки» завоёвывают Восточную Европу, став главной семейной настольной игрой. Их делают из различных пород дерева, вплоть до экзотической пальмы, даже из слоновой кости. Фигурки самые разные: миниатюрные чашечки, чайники, флейты и контрабасы, оружие, обувь и прочие маленькие и заковыристые чудеса объёмной геометрии.
Бирюльки становятся главным подарком в среде аристократов и состоятельных людей на новоселье или «день ангела», игра хранится в баснословно дорогих шкатулках, инструктированных золотом и драгоценными камнями. В начале ХХ века её продают в любом дорогом магазине «сладостей» и шоколада, как подарочные наборы. А теперь ищем её прародителя…
Вне всякого сомнения — это Восток. Очень возможно — Китай. Игра там не сохранилась в первозданном виде, но в Японии пользуется бешеной популярностью с XV века — по сей день. Называется — «Микадо». Состоит из набора бамбуковых палочек (классический вариант) или разноцветных проволочек. Каждый элемент имеет свою «стоимость» (две самые дорогие в баллах — «мандарин» и «микадо»). Но сначала в игру играли ракушками.
Именно восточные купцы завезли забаву на Запад, как считается. Вместо бамбуковых палочек, европейцы стали использовать солому, причудливых форм веточки. Судя по разнобою правил и техник игры — первыми её освоили поляки, назвав «бирюльки» — «биерками». Сначала забава стала любимым развлечением городовой стражи, коротающей ночи в тесных караулках коронных городов. Быстро ушла в народ и поместья шляхты.
Но «Исторические напёрстки»… местечко странное, порой скептическое к официальным версиям историков. Поэтому, готов поделиться собственной версией событий. Итак, игра могла попасть в земли восточной Европы во времена Батыя ещё. Только игралась она сначала… наоборот. И была очень азартной.
Её изобретателями были работники купцов-уйгуров, проводящие немало времени в долгих путешествиях по Шелковому Пути. Суть игры «Золотая Башня» такова: на ровную поверхность кладётся золотая/серебряная монета, главный приз и интерес забавы.
Играют сколько угодно человек, но не более восьми. У каждого набор костяных игл (бамбуковых палочек), которые они по очереди складывают на драгоценный кругляк. Тот, чья иголка соскальзывает из строящейся «башни» или её обрушивает, — выбывает.
В северо-западных провинциях Китая — по сей день очень популярное развлечение в забегаловках и мелких ресторанчиках. А подозрение о такой эволюции в «бирюльки» и «микадо» готов усмотреть в разновидности «Золотой Башни»: её нужно разобрать, как появился первый выбывший. Причём брать только собственные палочки, помеченные выбранным цветом. Пробовал трижды сыграть… не, братцы-сестрицы, это позабористее «бирюлек». Такую координацию нужно иметь и твёрдость руки — моё почтение!
Комментарии (0)