Понятие счастья для всех относительно. Мне частенько задают вопрос: «А есть оно — это счастье»? Так вот, повторюсь, кому-то счастье — остаться в живых, а кому-то несчастьем покажется смартфон не последней, а предпоследней модели.
В Троицкой церкви Красноярска, где мне пришлось проходить азы моего становления в духовной жизни, в разное время «послушничали» и ссыльные декабристы, и нынешние митрополиты, и — уж позвольте и себя поставить в один ряд с этими людьми — ваш покорный слуга. Но говорю я это не для того, чтобы возгордившись, задрать нос от своей «значимости», а для того, чтобы дать понять, что людей через сторожку, кочегарку, трапезную или ризницу этого храма за весь период его существования прошло немало. И все они были разные.
Я даже и не помню, как звали эту женщину. Кажется, Валя или Галя, да это и неважно. Глядя на нее, только ленивый бы не закатил глаза и не покрутил бы у виска пальцем. Не помню, как она и появилась в трапезной на посудомойке. Скорее всего, просто прибилась к храму, как десятки и сотни людей, нуждающихся в Божьей помощи.
Итак, как всем казалось, была она о-о-очень странная. Никогда не улыбалась, не участвовала в разговорах и совместных молитвах. Даже на литургии она стояла в углу храма, полуобернувшись к алтарю. Все время литургии она больше молилась перед иконой Божьей Матери. Ни на какие увещевания от нас, «правильно знающих», как, когда и кому надо молиться, эта Валя-Галя не обращала внимания, упорно продолжая на службах стоять вполоборота к алтарю.
Помню, еще одной особенностью ее было какое-то, как мне казалось, ненормальное желание не называть животных по именам, особенно если эти имена еще и были созвучны человеческим. Была у нас в кочегарке кошка. Муркой, что ли, ее все кликали. Так вот, Валя-Галя говорила, что Мурка — это почти Мария, и звала кошку не иначе как «кошка»! Так и ходила по двору и громко звала: «Кошка, кошка»! А еще она упорно не хлопала мух и комаров, даже тех, кто ее кусал.
Однажды по какой-то причине эта женщина задержалась на послушании в трапезной допоздна. Кажется, был какой-то праздник. Народу на службе было много. Кормили бездомных, и тарелок в посудомойке накопилось немало. Как раз была и моя смена в сторожке. В общем, пересеклись мы с Валей-Галей этак плотненько. Короче, стал я с ней «разговоры разговаривать и беседы беседовать».
И вот что она поведала. Молодость у нее была бурная. Много чего в ней было. Но самое страшное — это 32 (!!!) аборта. Когда пришло осознание и осмысление, было уже поздно. О том, чтобы забеременеть и выносить ребенка, не могло быть и речи. Такие вот дела. В один момент, вдруг всем своим существом ощутив всю мерзость содеянного, она пошла в храм на исповедь. Духовник благословил ее «беречь всякое дыхание». То есть никого из живых творений не убивать больше, никогда!
В эту ночь кошка решила окотиться. Но, заботливо раскормленная, она лишь переворачивалась с боку на бок и как-то жалобно заглядывала нам в глаза. У этой объевшейся животины просто напрочь отсутствовала родовая деятельность. Кошка умирала. Валя-Галя, рыдая, стояла в кочегарке перед кошкой на коленях и истово молилась. Что меня поразило? Она не просила Бога помочь несчастному животному. Она умоляла Спасителя и Божью Матерь простить ее. И так горяча была ее молитва, и так «заразительна», что и я опустился возле нее на колени. Так мы и стояли полночи. Глядя на свою сомолитвенницу, я лишь боялся, чтобы она окончательно не сошла с ума: столь истово она била поклоны и, почти царапая лицо, крестилась.
К утру все свершилось. Новоиспеченная мамаша довольно урчала и облизывала потомство. И рядом, прямо на брошенной на голый цементный пол телогрейке калачиком свернулась Валя-Галя. Когда она подняла на меня свои измученные глаза, они светились необыкновенным счастьем.
Комментарии (0)