Сегодня свадьба у Аркаши – моего давнишнего университетского приятеля. Аркадий достаточно быстро понял, что роль свободного художника и космополита ему решительно не подходит, а самореализация в любой сфере деятельности определяется исключительно деньгами – гарантом независимости и, не минуты не сожалея о призрачно-сомнительных творческих исканиях, ушел в рекламный бизнес. Свою новую сферу деятельности он именовал не иначе как визуально-психологической агрессией, и разницу между рекламодателем (в особенности фармакологическим и алкогольным) и дьяволом, находил лишь в отсутствии рогов.
Аркаша элегантно, по-интеллигентски тощ, но честолюбив, как купец первой гильдии. Думается, что и невесту свою – очаровательную брюнетку Лилиану, он выбрал, руководствуясь изощренной формой снобизма. Впрочем, это мое личное мнение, как и то, что в душе он все же оставался мальчиком, прикрывшимся для солидности пшеничного цвета усами, да для сегодняшнего дня – вычурным фраком с галстуком-бабочкой. Так или иначе, вытоптав под собой определенное жизненное пространство, под которым подразумевалось материальное благополучие, Аркадий решил сменить статус бодрого холостяка на унылое семейное прозябание, с его унизительно-доступной ежедневной близостью. Что ж, таково торжество жизненных закономерностей.
Зарождающийся альянс обещал быть благополучным, ибо кроме физических точек соприкосновения, присутствовала профессиональная общность – своему суженому красивая до неприличия Лилиана являлась коллегой по ремеслу. Впрочем, равенство в браке – вариант исключительно теоретический.
Гости умеренно суетливо расселись по своим местам. Небольшой банкетный зал ресторана был декорирован традиционным темно-красным бархатом, с тускло поблескивающими светильниками «под бронзу». Официанты спешно расставляли на праздничный стол последние яства.
Неотразимо-белоснежная Лилиана сидела среди приглашенных, как унизительно равная, но счастливая – сегодня она самореализовалась: для женщины любовь есть единственный смысл наполнения жизни. Аркаша следил за ней счастливым взглядом собственника, боясь пропустить поворот головы в свою сторону, ее улыбку, мимику, жест. Он был преисполнен чувством безоговорочного обладания этой красивой женщиной, ставшей его невестой. Пусть предыдущие ухажеры Лилии, возможно, были умнее и красивее, зато его – Аркадия – она теперь любит, и стала его супружницей.
Торжество почему-то не начиналось, и гости, рассеянно перебрасываясь незначительными фразами, с вожделением поглядывали на изысканные ароматные блюда и запотевшие бутылки с горячительным.
Вскоре появилась вертлявая ****овитая девица, под соответствующим псевдонимом «тамада» и свадебный пир начался. Высокая, стройная, с русыми оттенками меллированных волос, восторженно-раскрепощенная, по-женски рафинированная – большего ее внешность предложить не смогла, но, пожалуй, и этого хватит - не о такой ли любовнице мы мечтаем? Мужчины поглядывали на нее с выражением петушка, собирающегося склевать дождевого червя. Ее деятельность представляла собой принудительный ассортимент пошлых тостов и соответствующих событию мероприятий. Гости похохатывали и отвечали на шутки массовика, но все же львиную долю своего внимания посвящали снеди и всевозможным напиткам. Употребляя расхожие речевые обороты и примитивные аттракционы, тамада неуклюже демонстрировала интеллигентность.
Но уже через час ее организаторские способности – управлять сотней подвыпивших гостей! – оказались на высоте, а шутки и тосты были довольно милы, даже остроумны. Когда человек выпьет, то для него, скорее всего, нет ничего глубже и мудрее пошлости. И не столь важно – говоришь ты или слушаешь.
Для пополнения энергетических ресурсов, непомерно теряемых при исполнении служебных обязанностей, тамада – ее звали Ольгой – время от времени присаживалась за столик, выпивала рюмку водки и, бегло закусив, бодро продолжала режиссировать торжество. Во время очередной дозаправки она села рядом со мной и, кажется, я сказал ей комплимент. При этом взгляд ее золотистых глаз был неимоверно игрив. Так же стремительно вскочила и помчалась к оркестру, корректировать музыкальный репертуар.
С искрящимся задором молодости – ей не было и тридцати – тамада, как мотылек порхала над пыльным паркетом, в каждый спич, вкладывая одну и ту же, не очень глубокую мысль, что молодые будут счастливы, проживут до глубокой старости и умрут в один и тот же день. Да кто бы возражал!
Затем наступила самая унылая часть мероприятия – гости, соперничая в высокопарности, произносили речи и дарили подарки молодоженам. Лишь им не было скучно. Счастливо-торжественные они, казалось, не слушали порой нелепые, наполненные невнятных напутствий поздравления.
Слово предоставили отцу невесты. По рассказам Аркаши я знал, что он воспитывал дочь один (супруга умерла, когда девочке было одиннадцать лет), и в крайней строгости. Такой факт биографии любого сделает циником. Или пьяницей. Но он, как мог, посвятил себя дочери. Вдовец больше не привел новую хозяйку в дом, но это вовсе не означало, что он остыл к лучшей половине человечества. Скорее, наоборот. Со временем лицо человека становится истинным: на нем отпечатаны все его страсти, пороки, привычки. Утомленный гонениями за женщинами – причем, результативными – лик убедительно свидетельствовал не о самом худшем мужском пристрастии.
Немного застенчиво, но с неизъяснимым достоинством родителя очаровательной невесты, он весьма правдоподобно выразил надежду, что дочери с мужем будет значительно лучше, чем с ним. Лилиана попыталась заплакать, но не вышло. Как и любой отец, в подобной ситуации он в равной мере выглядел удовлетворенным и разочарованным. В этом банкетном зале разрушалась его хрупкая власть над дочерью. Впрочем, этого никто не заметил, кроме его самого. Теперь между вечерней рюмкой коньяка и телевизором он встретит совершенно новую – без назидательности и окриков в адрес дочери – жизнь. Почти все родители настойчиво предлагают воспользоваться плодами их поражений. И счастлив отпрыск, избежавший подобной участи. Боюсь, Лилиана была не из их числа. Отец смотрел на дочь своими глубокими карими глазами и говорил, говорил, говорил – о любви, о счастье, о детях. Взглянув на проходившую мимо тамаду, он проводил ее взором знатока, и на несколько секунд потерял красную нить мысли, но, быстро вернувшись к реальности, закончил свой тост очередным добрым напутствием. Не оценив изящества речи, гости продолжали есть, пить, балагурить, танцевать. Свадьба продолжалась.
Громкая музыка и шум застолья мне уже изрядно надоели. Кроме того, от выпитого спиртного начинала кружиться голова. Чтобы немного отдохнуть от свадебного гвалта, захотелось побыть одному. Не привлекая внимания остальных гостей, я спустился по запасному выходу в неосвещенный двор ресторана и закурил сигарету. Вокруг по периметру забора стояли, видимо, пришедшие в негодность холодильные шкафы, лотки под выпечку, витрины с разбитыми стеклами. Под деревом, прочно утвердившись в просевшем под ее тяжестью асфальте, стояла дубовая плаха для разделки мяса. Подле нее, словно наслаждаясь запахом крови, лежала большая черная собака и настороженно следила за моим неспешным перемещением по вверенной ей территории. Но, очевидно, поняв, что я не представляю видимой опасности для ветхого пищеблоковского оборудования, умное животное лениво прикрыло глаза.
– Огонька не найдется?
Я обернулся на знакомый хрипловатый фальцет. Передо мной, в облаке чудных духов, стояла тамада. В ее пальцах белела длинная тонкая сигаретка. Я щелкнул зажигалкой, и огонь на миг осветил лицо Ольги. Она жадно вдохнула сладковатый дым сигареты и едва заметным движением своих длинных ресниц поблагодарила меня.
– Боже, как я устала! – девушка облокотилась о ствол дерева. – Целый вечер на ногах...
Я осмотрелся по сторонам и увидел на одном из стеллажей картонную коробку. Разобрав ее и бросив на плаху, я приподнял тамаду и посадил ее на пень заклания. Невнятно рыкнув для порядка, потревоженная нами собака понуро побрела прочь.
На лице Ольги играла улыбка, словно она собиралась посвятить меня в какую-то приятную тайну. Следует отметить, что тайна эта была не за семью печатями. Мое сентиментально-лирическое настроение перерастало в нечто материально-осязаемое. Опьянение растворялось и таяло, уступая место шелковой мягкости желания. Умная женщина всегда понимает истинные побуждения мужчины, но если она порядочная, то страсть так и останется нереализованной. Похоже, на этот раз мне снова повезло. Ольга наклонилась, поправила галстук и неспешно провела рукой по моему плечу. Она запрокинула голову и губы наши (где-то такое я уже слышал) сомкнулись в поцелуе. Поцелуй – это стык антропологии и психологии, некая прелюдия к грехопадению. Чувства мои и действия свернули на удивительно знакомую тропинку – я притянул девушку к себе, и руки ощутили ее теплое трепетное тело. Вскоре обнаружились обнадеживающие подробности туалета Ольги – на ней не оказалось бюстгальтера. Моему платоническому прозябанию на свадьбе подходил конец. Последующие движения наши вряд ли можно было назвать сдержанными, и уж наверняка, они не являлись целомудренными. Высота плахи оказалась оптимальной – любовь и смерть всегда ходят рядом.
Через какое-то время я заметил, что тусклый свет лампы на столбе нехотя пробивается сквозь листву и путается в меллированных волосах Ольги. Она медленно отстранилась и повернула ко мне лицо. В ее глазах мелькнуло что-то лениво-мечтательное; пожалуй, за весь вечер во взгляде отсутствовала сексуальная мотивация. Во мне еще теплилась стремительно угасающая страсть, но уже беспокоили посторонние шумы и шорохи – вдруг кто появится, хотя несколько секунд назад наличие звуков не доставляло видимого беспокойства.
Мы закурили. Настоящее медленно втекало в меня, предметы обретали форму, воздух наполнялся запахами. Подошла невероятно тактичная собака и, не поворачивая морду в нашу сторону, улеглась на свое прежнее место.
– Кто-то сказал, что реальность – это форма бреда, вызванная недостатком алкоголя в крови, – я поежился от ночной прохлады и застегнул рубашку.
Ольга засмеялась. Ее явно портил смех: нарочитый, трескучий, и лицо ее становилось сразу некрасивым и даже отталкивающим. Перемена в ней, а может быть во мне, происходила столь быстро, что я успевал замечать движение ее губ, ресниц, бровей; всё было, как в замедленном кино – неестественно и карикатурно. Недавняя определенная притягательность Ольги испарялась и таяла, словно мускусное облачко ее довольно резких духов. Почему подчас одна и та же женщина привлекательна и желанна, а через некоторое время вдруг становится нудной и издевательски примитивной? Тень подобного вопиющего превращения загромождала не только мое воображение, но и пути к дворцу бракосочетаний.
– Ну что ж, пойдем восстановим количество алкоголя в крови, – видимо
почувствовав перемену в моем настроении, сказала Ольга.
У самой двери мы столкнулись с отцом Лилианы, который вел к выходу пышную даму бальзаковского возраста, нежно придерживая ее за условную талию. Скорее всего, они шли подышать свежим воздухом.
Комментарии (0)