Современники Пугачёвского бунта были уверены, что за спиной казака-самозванца стоят могущественные державы, оказывающие ему финансовую помощь.
Ходили разговоры, что Емельян Пугачёв расплачивается монетами с профилем Петра III и латинской надписью Redivuvus et ultor («Воскресший и мстящий»). О происхождении этих денег, возможно, знал прусский король Фридрих Великий, который заявлял, что «Франция организовала оренбургский бунт и поддерживает его, снабжая повстанцев деньгами, выделенными специально для этого».
Мнения о пугачёвщине как о «французской шутке» придерживался и сподвижник Екатерины II граф Алексей Орлов-Чесменский. Однако подлинная роль Франции по-прежнему остаётся одним из «белых пятен» в истории Пугачёвского восстания.
Официальный Версаль к Екатерине II настроен был весьма негативно. Одним из поводов для разногласий между правящими дворами стала... литература. Правительство короля Людовика XV запретило писателю Вольтеру въезд в страну. Екатерина же считалась «ученицей» «заклятого врага Франции».
Еще более серьёзной причиной вражды стало несовпадение геополитических интересов. На момент начала Пугачёвского бунта Россия воевала с Турцией, традиционной союзницей Франции. В этой стране, если следовать современной терминологии, находились в ту пору французские «военные советники». Придерживаясь логики «враг моего врага – мой друг», французы обратили внимание и на казака-мятежника.
Подтверждением французской заинтересованности в контактах с Пугачёвым стали бумаги французского посла в Петербурге Франсуа-Мишеля Дюрана де Дистрофа. Ценные сведения на сей счёт есть также в письмах русских дипломатов - Голицына и Панина.
Ведь если верить переписке французского посла, то отдельные французские офицеры, служившие у султана, находились в рядах мятежников-пугачёвцев.
Известно, к примеру, что Людовик XV лично отправил за границу некоего заслуженного офицера Наваррского полка, выразившего желание оказать помощь Пугачёву.
В перспективе же планы французов отличались широким размахом. Они собирались устроить в России диверсию силами турок с французским участием. Высадившись в Крыму или на Кавказе, турецко-французские войска должны были преодолеть просторы южной России и соединиться с армией оренбургского бунтовщика.
Екатерине пришлось в срочном порядке вести в Европе контрпропаганду. По её приказу в 1773 году по-французски была отпечатана книга «Лжепётр III, или Жизнь и похождения мятежника Емельяна Пугачёва». В ней, конечно, вождь восстания представлялся злодеем и преступником.
Первые связи между Францией и Пугачёвым, возможно, относятся ещё к 1772 году. На мысль об этом наводит история, о которой узнал русский посланник в Париже князь Иван Барятинский. Некий француз Ламер рассказал ему, что жил в России и встречался с Пугачёвым в Саратове. Тот, готовя мятеж, уже пытался склонить на свою сторону французских колонистов Поволжья, а одного из них, по имени Кара (Каро), якобы отправил с посланием («Мемориалом») к государственному секретарю Франции по иностранным делам герцогу д'Эгийону. В письме Пугачёв, предположительно, просил французов посодействовать присылке турецких войск «через Грузию».
Версия Ламера проливает свет и на возможные пути финансирования Пугачёва, так как говорит о «кредитиве», который казачий вождь вроде бы получил от польских конфедератов.
Впрочем, Екатерина II рассказом француза не заинтересовалась, сочтя его «враками сущего авантюрье».
Сам Пугачёв, когда его спросили о французах «Ламаре и Каре», сказал, что не знает никакого Кара, и «никому никаких комисей в чужие государства не давал». Иностранных колонистов же в его войске лишь 50 человек, да и те присоединились уже под конец эпопеи.
Однако возможно, что Пугачёв просто не собирался раскрывать связи с французской агентурой.
Из документов следствия известно, что секретарь повстанческой Военной коллегии казак Максим Горшков писал некие «указы на немецком и французском языке». А помогал ему в этом никто иной, как перешедший на сторону повстанцев офицер-полиглот Михаил Шванович - прототип того самого пушкинского Швабрина.
Адресаты немецкоязычных посланий известны – такое письмо получил, например, оренбургский губернатор Иван Рейнсдорп. Написанные же по-французски письма могли предназначаться французам на русской службе. К примеру, полковнику Франсуа Анжели, которого обвиняли в том, что он подстрекал русские полки перейти на сторону Пугачёва. Этот же офицер, как считали власти, пытался подкупить других французов, находившихся в Смоленске. В 1774 году Анжели был сослан в Сибирь в оковах. Правда, уже в 1775 году императрица позволила ему вернуться в Париж. Поддался ли Анжели на пропаганду повстанцев или же был тайным агентом парижского двора, неизвестно.
Что касается кучки авантюристов, засланных на помощь Пугачёву из Турции, то им участие в бунте не показалось «лёгкой прогулкой». После разгрома одного из отрядов самозванца двое французских офицеров вернулись в Стамбул. По свидетельству французского посла в Турции графа де Сен-При, вояки находились «в худом состоянии» – настолько голодные, изнурённые и вшивые, что на них было «жалко смотреть».
Новый король Людовик XVI, вступивший на престол в 1774 году, сменил внешнеполитический курс и официально поздравил русскую императрицу с поимкой «злодея Пугачёва».
Комментарии (0)