Отхватила у букиниста сборник остросоциальных, как то было модно, подростковых повестей конца восьмидесятых годов. Называется "Абориген". Год издания 1989, писатели и писательницы в основном молодые. Девять повестей. Понятное дело, основная тема всех девяти -- "отцы и дети", бунт детей против отцов.
И во всех девяти повестях -- без преувеличения -- оказывается, что бунтовать не против кого. Родители не противники. Впрочем, и не союзники. Они -- слабые, физически предельно хрупкие, не просто бедные, а нищие, страдающие, беспомощные люди, требующие со стороны детей заботы, всесторонней поддержки. Контроля, наконец!
Оську сдали в интернат! -- ответила Оля и включила свет... -- Что ты понимаешь, он же лазит! Окон там мало, перил на этажах? Детских горок? К него же ловкость на нуле! А кому до этого дело? Одна минута, и готово! Сами его родили, сами бы и растили. Они не виноваты.. А кто виноват? Он, что ли? Что же теперь, на мусорку его отнести? Чтоб сами без всяких хлопот?
[С. Винокурова, "Кассеты Шохина"]
Попробуйте угадать, кто Оля этому Оське, пятилетнему "особенному" мальчику -- бабушка? тётка? Сестра, и лет ей всего четырнадцать. Она себя чувствует полностью ответственной за Оську и лучше собственных родителей знает, как его растить, какие у него потребности, какие перспективы. Я совершенно не иронизирую, дитя более компетентно в отношении другого дитяти, чем папа с мамой. Потому что папа с мамой заняты взрослой жизнью, а Оля занята Оськой. От и до.
Возьмём "Кривой четверг" Синицыной -- чету алкоголиков полностью взяла на себя школьница-дочка. Вот пока Света батю досматривает и маманю доглядывает, они и живы. Стоило на секунду отвернуться и заняться собой и своей судьбой, а не чтобы батя не нажрался и маманя не набухалась -- трагический финал предопределён. Как предопределено и мучительное чувство вины: недоглядела, недосмотрела, недолюбила, недоберегла.
В заглавной повести Ю. Короткова Боря, парнишка школьного возраста, практически кормильцем семьи стал после смерти отца. Если у него и конфликт с кем-то в семье, то с отчимом -- кстати, тоже выпивохой. Родительница зашугана до бессловесности, с ней конфликтовать всё равно, что с кошкой дискутировать. Только моргает, мяучит и просит покушать.
Трогательный пэтэушник Володя Козорезов у Н. Спицына воюет с младшей сестрой, а к маме относится как к приживалке: "Но и жить в зависимости от слабой, какой-то вечно растерянной, слезливой женщины он больше не мог. Достоинство его страдало. Зависеть от неё означало признать себя ещё более хлипким и беззащитным, чем она. А Володя себя таковым не чувствовал". Забавно, что "хлипкая и слабая женщина" пашет на полторы ставки по скользящему графику и сына с дочкой кормит-одевает. Это -- само собой разумеется, а вот сухомятка по будням семью разлагает. Даёшь, родимая, горячие обеды ежедневно, не только по выходным! Вот и все разногласия.
Наталья Соломко в "Горбунке" опять-таки во главу угла ставит соперничество братьев. Младший ревнует к старшему, ревнует старшего -- ну по пословице "есть старой -- убил бы его, нет старого -- купил бы его". Старший гнобит своих благоверных. А мать на положении девчонки-подростка: детям врёт, что у неё нет любовника, любовнику врёт, что у неё нет детей... Единственным способом обрести хоть какой-то статус для бедолаги становится очередное замужество.
У Елены Матвеевой в "Острове" ситуация ещё жёстче: семнадцатилетний Олег, поздний ребёнок (подумать, отец с матерью произвели его на свет, когда были в преклонном возрасте тридцать пять лет, а может быть, и целых тридцать шесть) мучается в тисках родительской гиперопеки и сбегает на Богом забытый островок посреди реки. Отдохнуть от "всего этого". Робинзонада затянулась -- в назначенный день перевозчик за Олегом не прибыл. К счастью, умереть с голоду юноша не успел, его спасли и водворили обратно в лоно семьи.
Мама всё не отпускала Олега, и он продолжал её обнимать, неловко, непривычно. Была она почему-то маленькой, худенькой, а волосы серые и тонкие.
Он высвободился и подошёл к окну. Он боялся заплакать от жалости, от желания и невозможности вернуть десять лет, пять, год, последний месяц. Олег понял, что его поразило в первый момент, когда он увидел родителей. Перед ним стояли старые люди. Папа и мама. Им было всего по пятьдесят с небольшим, но они казались очень старыми.
А новелла Ирины Андриановой так и озаглавлена без затей: "Мой сумасшедший папа". Папа действительно психиатрический больной. Юродивый, притча во языцех всего города. "Либен дота" -- так он величает дочку -- сначала стыдится этого, открещивается-отрекается, а потом вынуждена с риском для жизни защищать папу от банды оголтелых подростков. Круг замкнулся. Не сильные родители растят и воспитывают слабых детей, а сильные дети растят и воспитывают слабых родителей.
Привычный со студенческой скамьи перечень подростковых реакций в этой специфической семейной схеме оказывается просто-напросто неприменим. Какая-такая эмансипация? Какое группирование со сверстниками? Тут сверстники папу насмерть забивают, на чёрта с ними группироваться. Какие хобби, какие увлечения, компенсации и гиперкомпенсации, когда этой чепухой заниматься? Разве что в свободное время, позаботившись о старых, больных и беспомощных -- о матери и отце.
И вот я думаю, это причуда составителей, какой-то частный случай, флуктуация -- или точно подмеченная черта "поколения восьмидесятых"?
Комментарии (0)