С Елизаветой Андреевной, восьмидесятилетней старушкой, живущей в однокомнатной квартирке с окнами во двор, происходило что-то неладное. Второй день она и молитвы неустанно читала, и грехи просила отпустить, но, видимо, бес был сильнее ее. А желание, которое он ей настойчиво внушал, было обычным для ребенка, но странным и трудноосуществимым для нее, старушки худенькой и изрядно ослабевшей к этим годам.
Елизавета Андреевна бродила по квартире и бормотала: "Страмотища-то какая... бес старую попутал ... ужо не грешила вроде ... пост соблюла ... вот окаянный...". Но нестерпимым было желание у Елизаветы Андреевны.
Видит бог, что она сопротивлялась изо всех сил. И шторки-то на окнах задернула, и не стало видно елки и горок, но свет от электрических гирлянд все равно проникал во все щелки и разноцветными бликами играл на стенах. Форточки закрыла наглухо - поутих звонкий гомон и стук фанерок об лед. А желание не ослабевало.
На несколько часов уходила к соседке чайку попить, но поделиться своим желанием не осмелилась. Язык-то просился брякнуть, да всякий раз Елизавета Андреевна вовремя успевала его прикусить.
Ох, как измаялась наша бабулечка за эти два дня. Не отпускал ее соблазн, и все тут!
А хотелось-то ей всего-навсего сесть на фанерку и скатиться с самой высокой горки и ощутить, как захватывает дух от скорости. И еще ей казалось, что на горке ждет ее она сама, десятилетняя девчушка, какой каталась с ребятишками с крутого высокого берега. Тогда всей оравой, усевшись на сани, они неслись по льду реки аж до другого берега. Вот из-за этого-то желания так и измаялась душой и телом Елизавета Андреевна.
А устав, начала думать, как же ей осуществить желаемое, чтобы посмешищем не быть. Конечно, были бы внуки, пошла бы с ними, для убереженья. Но их нет, а чужого ребенка прихватить нельзя.
На стене тикали часы. Стрелки, одна другую догоняя, словно подталкивали на соблазн. Гомон на улице пошел на убыль и вскоре утих совсем. Старушка посмотрела в окно. Горки опустели. Тихо. Свет в окнах домов стал гаснуть.
И Елизавета Андреевна решилась. Собиралась она основательно, как в долгий путь. Долго молилась, словно в последний раз. "Всяко может быть... - спокойно рассудила Елизавета Андреевна. - Не зря же мне чудится, что ждет меня кто-то на горке ... ой, не зря...". Помолилась, прошла по квартире, словно прощаясь на всякий случай. Отдохнула. Оделась. Опять отдохнула. Взяла большой фанерный лист, на котором тесто раскатывала. Бесшумно скользнула по лестнице и вышла на улицу.
От волнения шумело в голове и бросало в жар. Медленно поднялась на горку. От ледяной крутой ленты закружилась голова. Но отступать было некуда. Долго устраивалась на фанере. Испросив божьего благословения, оттолкнулась.
В себя Елизавета Андреевна пришла уже будучи в сугробе. "Жива!" – обрадовалась старушка. Кряхтя, ползком, кое-как выбралась на твердый снег, долго и с трудом выпрямлялась. Медленно побрела к дому. Все тело болело и ныло, но душа была радостна. Взявшись за дверную ручку, охнула: "Бог-то любит троицу!" И сокрушенно качая головой, засеменила к горке.
© Людмила Нелюбина
Комментарии (0)