Она била старуху. Била всякий раз, когда приходила...

Она била старуху. Била всякий раз, когда приходила. А приходила каждый день, примерно в одно и то же время. И к этому времени сердце у Розы Моисеевны начинало сжиматься и ныть от страха, потому что уже с порога Наташа начинала кричать на неё. Кричала за то, что старуха не смыла после себя унитаз – забыла; не закрыла холодильник – опять забыла, и он разморозился, а на полу была лужа талой воды.
Наташа была беженкой из Донецка и решительно не могла понять, «ну как же это можно, не беречь добро!» Наташины нервы, истерзанные войной и постоянным страхом, всё время напряжены. Она была озлоблена на всех тех, кто войны этой не видел и на своей шкуре не испытал. Особенно её почему-то злили московские благополучные обыватели, «которые всю жизнь как сыр в масле катались». А тут ещё Яша, сын Розы Моисеевны, уже полгода не присылал ей денег за заботу о матери и на телефонные звонки тоже не отвечал.
Вот за всё за это и кидалась Наташа на старуху: била её по голове, царапала лицо и пинала ногами. Чувство при этом было странным: и жаль было полуслепую «бабулю», но было в этом и какое-то странное наслаждение. Потом Наташа начинала плакать в ванной, шумно включив воду. Через некоторое время Роза Моисеевна скреблась в двери:
– Наташа, девочка, не надо плакать… Казнить себя тоже не надо. Я ведь всё понимаю: трудно тебе, больно и горько, а тут ещё я со своим склерозом и прочими проблемами. Прости ты меня, я больше так не буду. Если хочешь, я вообще до твоего прихода вставать с кровати не стану, чтобы ничего не сломать. А когда Яшенька… придёт, я его попрошу, чтобы он… выдал тебе премиальные за причинённые неприятности и неудобства…
Наташа зло кричала, перекрикивая хлеставшую водяную струю:
– Чёрта с два ваш Яшенька объявится! Бросил восьмидесятипятилетнюю мать на чужого человека, мерзавец, – и в ус не дует. Вы что же думаете, что брату своему вы нужны? Ага, как же! Я звонила ему, так у него разговор короткий: «У неё сын есть, а мне и со своей семьёй проблем хватает». И весь разговор, и трубку лОжит. Я опять звоню, а он снова лОжит. Ложит и лОжит, лОжит и лОжит…
Это Розу Моисеевну обижало по-настоящему. Даже больше, чем побои. Она, опираясь на палку и хромая больше, чем обычно, отходила от двери, уходила к себе в комнату и там тихо плакала, свернувшись на кровати калачиком. Яшенька всегда был её гордостью и надеждой. Он ведь и школу почти с медалью закончил – всего четыре четвёрки были лишние. И в университете блестяще учился – его даже чуть не оставили в аспирантуре. Но – интриги, завистники. Пришлось идти в НИИ младшим научным сотрудником к бездарному завлабу, который никак не давал дорогу молодым даровитым учёным. А потом эти два неудачных брака. Эти скверные женщины, которым только и нужно от её сына было, что прописку – обе были из провинции. Но Яшенька – дивный мальчик! Он не сломался, а продолжал надеяться и себя искать…
… Тут в комнату входила Наташа, протирала перекисью водорода свежие ссадины на лице Розы Моисеевны, причёсывала её. Потом как-то убирала в доме, готовила немудрящую еду, кормила старуху и уходила, крикнув из прихожей:
– Роз Моисевна! Я ушла, завтра приду!!.
И Роза Моисеевна была почти счастлива, потому что оставалась одна в доме, и никто не мешал ей рассматривать старые фотографии, перебирать жёлтые письма и рассаживать на диване Яшенькины игрушки, чтобы рассказать им, каким славным и добрым был их бывший владелец, и как ему трудно сейчас, вдали от дома и мамы. Но должен же он, в конце концов, обрести и личные покой и счастье хоть с этой Лидой, которая уволокла его в Ленинград, то есть, теперь в Санкт–Петербург, чтобы там, вместе с ним, построить бизнес по доставке продуктов из Финляндии в нашу страну. А это ведь ужасно трудно, особенно сейчас. И у Яшеньки решительно нет времени, чтобы позвонить и узнать, как у мамы дела. Но Роза Моисеевна уверена, просто решительно не сомневается, что он постоянно думает о ней, тоскует и волнуется...