Общеизвестно о масштабных репрессиях в Красной армии в 1938-39 годах, когда была уволена (а многие и расстреляны) большая часть опытного офицерского состава. Документы того времени в число репрессированы фиксировали до 30 тысяч военнослужащих офицерского состава, включая маршалов, комдивов, комбригов, начштабов. Именно поэтому мы якобы вначале и оказались не готовы к войне.
В меньше степени говорится о расстрелах высшего армейского состава уже после нашей победы. Ведь это была армия победителей. Как их можно было расстреливать? Однако на самом деле за три года после войны было арестовано свыше 100 генералов.
При этом 22 генерала и 2 маршала – расстреляны.
Спрашивается – а их-то за что? Но оказалось – было, за что.
Про таких как Власов, Бессонов, Богданов, Будыхо или Егоров - понятно. Кто-то из них воевал против СССР под немецким командованием, кто-то помогал фашистам в плену, кто-то агитировал русских пленных перейти на сторону немцев.
Артеменко, Кириллов, Понеделин, Белешев, Крупенников, Сиваев, Кирпичников и комбриг Лазутин не сотрудничали с немцами явно, но прошли плен. А Кириллова и Понеделина посчитали дезертирами, так как они добровольно сдались в плен, хотя имели возможность пробиться к своим войскам.
Маршал авиации Худяков в 1950 году потерял самолет с золотом при его доставке из Маньчжурии, а генерал-майор Белянчик поплатился за антисоветскую агитацию в стенах военного вуза.
Но особое место, конечно, занимает расстрел троих – маршала Кулика, генералов Гордова и Рыбальченко.
Официально их приговорили к высшей мере вроде бы по трофейному делу – много в Германии наворовали для себя, вагонами везли добро на родину – вот и расстреляли. Но на самом деле основная причина была совсем в другом. Это стало ясно из архивных документов, которые вскрыли в 90-х годах.
Прослушивание телефонных и домашних бесед было одной из главных форм работы органов безопасности того времени.
Частные разговоры высокопоставленных военных, маршалов и генералов начальник главного управления контрразведки «СМЕРШ» Наркомата обороны, а затем министр госбезопасности Абакумов записывал для Сталина, начиная с 1943 года.
Прочтите - стали смертельными для генерал-полковника Василия Гордова – с генерал-майором Рыбальченко и со своей женой.
При этом Гордов был примером всем, видным военачальником, прообразом героя в нашумевшей в свое время пьесе А. Корнейчука «Фронт». Он командовал армиями, недолго - Сталинградским фронтом. Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР. Освобождал Прагу, дошел до Берлина.
Генерал Гордов
Филипп Рыбальченко возглавлял его штаб.
Все говорится по-солдатски просто, определенно, грубо. Машинистки госбезопасности, которые днем позже расшифровывали магнитофонную запись, затыкали уши, оставляя частые пробелы в распечатке, куда потом исполнительные чекисты сами дотошно и достоверно вписывали от руки крепкие генеральские выражения.
Говорили о Сталине, о колхозах, рынке, демократии.
Вообще интересно сейчас узнать, какой виделась та жизнь их современникам. Сравнить с нашим видением того времени.
«Совершенно секретно
СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР
товарищу СТАЛИНУ И.В.
3 января 1947 г. № 082/А.
Представляю при этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года разговоре Гордова со своей женой и справку о состоявшемся 28 декабря разговоре Гордова с Рыбальченко.
Из этих материалов видно, что Гордов и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти.
Счел необходимым еще раз просить Вашего разрешения арестовать Гордова и Рыбальченко.
АБАКУМОВ»
«Совершенно секретно
СПРАВКА
28 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован следующий разговор Гордова с Рыбальченко, который, прибыв в Москву проездом из Сочи, остановился на квартире Гордова.
Генерал Рыбальченко
Р.- Вот жизнь настала, - ложись и умирай! Не дай бог еще неурожай будет.
Г. -А откуда урожай - нужно же посеять для этого.
Р. - Озимый хлеб пропал, конечно. Вот Сталин ехал проездом, неужели он в окно не смотрел. Как все жизнью недовольны, прямо все в открытую говорят, в поездах, везде прямо говорят.
Г.- Эх! Сейчас все построено на взятках, подхалимстве. А меня обставили в два счета, потому что я подхалимажем не занимался.
Р. - Да, все построено на взятках. А посмотрите, что делается кругом, голод неимоверный, вce недовольны. «Что газеты - это сплошной обман», - вот так все говорят. Министров столько насажали, аппараты раздули. Как раньше было - поп, урядник, староста, на каждом мужике 77 человек сидело, - так и сейчас! Теперь о выборах опять трепотня началась.
Г. -Ты где будешь выбирать?
Р.- А я ни х... выбирать не буду. Никуда не пойду. Такое положение может быть только в нашей стране, только у нас могут так к людям относиться. За границей с безработными лучше обращаются, чем у нас с генералами!
Г.- Раньше один человек управлял, и все было, а сейчас столько министров, и - никакого толку.
Р. - Нет самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут?
Г.- Он все видит, все знает.
Р.- Или он так запутался, что не знает, как выпутаться?! Выполнен первый год пятилетки, рапортуют, - ну что пыль в глаза пускать?! Если мы как-то на машине и встретились с красным обозом: едет на кляче баба, впереди красная тряпка болтается, на возу у нее два мешка, сзади нее еще одна баба везет два мешка. Это красный обоз называется! Мы прямо со смеху умирали. До чего дошло! Красный обоз план выполняет!.. А вот Жуков смирился, несет службу.
Г. - Формально службу несет, а душевно ему не нравится.
Р. - Я все-таки думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще что-нибудь уцелеет.
Г. - Безусловно.
Р.- О том, что война будет, все говорят.
Г.- И ничто нигде не решено.
Р. - Ничего. Ни организационные вопросы, никакие.
Г.- Эта конференция в Париже и Америке ничего не дала.
Р.- Это сплошное закладывание новой войны. А Молотова провожали как?
Г.- Трумэн ни разу Молотова не принял. Это же просто смешно! Какой-то сын Рузвельта приезжает, и Сталин его принимает, а Молотова - никто.
Р.- Как наш престиж падает, жутко просто! Даже такие, как негры, чехи, и то ни разу не сказали, что мы вас поддерживаем. За Советским Союзом никто не пойдет...
Г.- За что браться, Филипп? Ну что делать, е... м..., что делать?
Р.- Ремеслом каким что ли заняться? Надо, по-моему, начинать с писанины, бомбардировать хозяина.
Г.- Что с писанины - не пропустят же.
Р.- Сволочи, е... м...
Г.- Ты понимаешь, как бы выехать куда-нибудь за границу?
Р. - Охо-хо! Только подумай!
Нет, мне все-таки кажется, что долго такого положения не просуществует, какой-то порядок будет.
Г. - Дай бог!
Р.- Эта политика к чему-нибудь приведет. В колхозах подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставляют, даже посевного материала.
Г.- Почему, интересно, русские катятся по такой плоскости?
Р.- Потому что мы развернули такую политику, что никто не хочет работать. Надо прямо сказать, что все колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца.
Г.- Где же правда?
Р.- Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся...
Г.- Да, здорово меня обидели. Какое-то тяжелое состояние у меня сейчас. Ну, х... с ними!
Р.- Но к Сталину тебе нужно сходить.
Г.- Сказать, что я расчета не беру, пусть меня вызовет сам Сталин. Пойду сегодня и скажу. Ведь худшего уже быть не может. Посадить они меня, не посадят.
Р.- Конечно, нет.
Г.- Я хотел бы куда-нибудь на работу в Финляндию уехать или в скандинавские страны.
Р.- Да, там хорошо нашему брату.
Г.- Ах, е...м... что ты можешь еще сказать?!
Р.- Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке, а народ умирает.
Г.- Едят кошек, собак, крыс.
Р.- Раньше нам все-таки помогали из-за границы.
Г.- Дожили! Теперь они ничего не дают, и ничего у нас нет.
Р.- Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г.- Но народ молчит, боится.
Р.- И никаких перспектив, полная изоляция.
Г. – Никаких. Мы не можем осуществить лозунга: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ни х… все пошло насмарку!
Р.- Да, не вышло ничего.
Г.- Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Р.- Именно, чистую, настоящую демократию, чтобы постепенно все это делать. А то все разрушается, все смешалось – земля, лошади, люди. Что мы сейчас имеем? Ни земли, ни школ, ни армии, ничего нет. Это просто какая-то тупость! Зачем нам нужны министры?
Г.- А людей честных стало меньше.
Р.- Гораздо меньше стало. А цены сейчас какие - ужас! Как собак на аркане тянут на работу. Так сейчас все работают, сейчас никто на заводах как следует не работает.
Г.- Да потому, что работают не добровольно, всех принуждают.
Р.- А возьми деревню - очень много земли пустует.
АБАКУМОВ»
«СПРАВКА
31 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован следующий разговор между Гордовым и его женой Татьяной Владимировной.
Г.- Я хочу умереть. Чтобы ни тебе, никому не быть в тягость.
Т.В. -Ты не умирать должен, а добиться своего и мстить этим подлецам!
Г.- Чем?..
Т.В.- Чем угодно.
Г.- Ни тебе, ни мне это невыгодно.
Т.В.- Выгодно. Мы не знаем, что будет через год. Может быть, то, что делается, все к лучшему.
Г.- Тебе невыгодно, чтобы ты была со мной.
Т.В.- Что ты обо мне беспокоишься? Эх, Василий, слабый ты человек!
Г.- Я очень много думал, что мне делать сейчас. Вот когда все эти неурядицы кончатся, что мне делать? Ты знаешь, что меня переворачивает? То, что я перестал быть владыкой.
Т.В.- Я знаю, плюнь ты на это дело! Лишь бы тебя Сталин принял.
Г.- Угу. А с другой стороны, ведь он все погубил.
Т.В.- Может быть, то, что произошло, даже к лучшему.
Г.- А почему я должен идти к Сталину и унижаться перед.... (далее следуют оскорбительные и похабные выражения по адресу товарища Сталина).
Т.В.- Я уверена, что он просидит еще только год.
Г.- Я говорю, каким он был (оскорбительное выражение), когда вызвал меня для назначения... (оскорбительное выражение), плачет, сидит жалкий такой. И пойду я к нему теперь? Что - я должен пойти и унизиться до предела, сказать: «Виноват во всем, я предан вам до мозга костей», когда это неправда. Я же видеть его не могу, дышать с ним одни воздухом не могу! Это (похабное выражение), которая разорила все! Ну как же так?! А ты меня толкаешь, говоришь, иди к Сталину. А чего я пойду? Чтобы сказать ему, что я сморчок перед тобой? Что я хочу служить твоему подлому делу, да? Значит, так? Нет! Ты пойми caмa!
Т.В.- А тогда чего же ты так переживаешь?
Г.- Ну да, сказать, что хочу служить твоему делу? Для этого ты меня посылаешь? Не могу я, не могу. Значит, я должен себя кончить политически. Я не хочу выглядеть нечестным перед тобой. Значит, я должен где-то там все за ширмой делать, чтобы у тебя был кусок хлеба? Не могу, у меня в крови этого нет. Что сделал этот человек - разорил Россию, ведь России больше нет! А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь - иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
Т.В.- Тогда не надо так все переживать.
Г.- Как же не переживать, что же мне делать тогда? Ты думаешь, я один такой? Совсем не один, далеко не один.
Т.В.- Люди со своими убеждениями раньше могли пойти в подполье, что-то делать. Такое моральное удовлетворение было. Работали, собирали народ. Они преследовались за это, сажались в тюрьмы. А сейчас заняться даже нечем. Вот сломили такой дух, как Жуков.
Г.- Да. И духа нет.
Т.В.- И он сказал - извините, больше не буду, и пошел работать. Другой бы, если бы был с таким убеждением, как ты, он бы попросился в отставку и ушел от всего этого.
Г.- Ему нельзя, политически нельзя. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже - в кружку и все! Я очень много недоучел. На чем я сломил голову свою? На том, на чем сломили такие люди - Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников.
Т.В.- Его информировали не так, как надо, после того, как комиссия еще раз побывала.
Г.- Нет, эта комиссия его информировала, по-моему, правильно, но тут вопрос стоял так: или я должен сохраниться, или целая группа людей должна была скончаться – Шикин, Голиков и даже Булганин, потому что все это приторочили к Жукову. Значит, если нужно было восстановить Жукова, Гордова, тогда булганщина, шиковщина и голиковщина должны были пострадать.
Т.В.- Они не военные люди.
Г.- Абсолютно не военные. Вот в чем весь фокус. Ты думаешь, я не думал над этим?
Т.В.- Когда Жукова сняли, ты мне сразу сказал: все погибло. Но ты должен согласиться, что во многом ты сам виноват.
Г.- Если бы я не был виноват, то не было бы всего этого. Значит, я должен был дрожать, рабски дрожать, чтобы они мне дали должность командующего, чтобы хлеб дали мне и семье? Не могу я! Что меня погубило - то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное, - тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это. Отсюда у меня пошли настроения, мышления, я стал высказывать их тебе, еще кое-кому, и это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!
Т.В.- Сейчас никто не стремится к тому, чтобы принести какую-нибудь пользу обществу. Сейчас не для этого живут, а только для того, чтобы заработать кусок хлеба. Неинтересно сейчас жить для общества.
Г.- Общества-то нет.
Т.В.- Если даже есть - кучка, но для нее неинтересно жить.
Г.- A умереть тоже жалко.
Т.В.- Хочется увидеть жизнь, до чего же все-таки дойдут.
Г.- Увидеть эту мразь?
Т.В.- Нет, это должно кончиться, конечно. Мне кажется, что если бы Жукова еще годика два оставили на месте, он сделал бы по-другому.
АБАКУМОВ»
Резолюция на донесении Сталину была сделана от руки: «Тов. Сталин предложил пока арестовать Рыбальченко. В.Абакумов».
Ну а что произошло потом?
Гордов и его жена были арестованы в январе 47-го. С ними - Рыбальченко и Кулик, - бывший маршал, разжалованный в 42-м году в генерал-майоры, и проходивший по тому же делу о создании заговорщической группы и вынашивании террористических планов.
Суд состоялся лишь в августе 50-го. Генералов обвинили в намерении изменить Родине, совершить террористические акты, в групповой антисоветской деятельности. На суде все трое виновными себя не признали, отказавшись от признаний, сделанных во время следствия, которым руководил сам Абакумов.
Из протокола суда Рыбальченко: «Следователь довел меня до такого состояния, что я готов был подписать себе смертный приговор». Рыбальченко допрашивали по 9–12 часов подряд с применением пыток, 9 января он сломался.
В итоге они были приговорены к смерти. В день суда расстреляли Гордова и Кулика, на следующий - Рыбальченко. А через шесть лет их реабилитировали. Установлено, что «дело сфальсифицировано», а показания «получены в результате незаконных методов следствия».
Потому что это был – уже Хрущев…
, поставьте лайк) Я буду вам очень признателен и обещаю, что скучно не будет!
Комментарии (0)