Прошло без малого тридцать лет, как я стал художником Арбата. За это время творческая мастерская под открытым небом претерпела великое множество изменений. Одна только так называемая «перестройка» чего стоила! Мир художников в острое для страны время находился на перекрёстке судеб, высоких творческих подъёмов и бандитских разборок… Наши ряды несли потери по разным причинам и за несколько первых лет перестройки составили более 40 человек. Вечная память нашим друзьям!
Но, невзирая на сложности, мы продолжали творческое движение: в большинстве своём не имеющие высокого художественного образования и достаточного опыта работы, а лишь горя желанием постичь рисунок и живопись, наш сводный взвод добровольцев стремительно поднимал уровень своих работ! Вбирая друг от друга всё лучшее, перелопачивая мировую портретную живопись, именно «Арбатские» стали лучшими в мире художниками, напрямую общающимися с народом. Об этом я, побывавший на всех континентах (кроме Австралии), могу заявить совершенно определённо.
Со временем многие художники Арбата приобрели мастерские, куда и перенесли основу своего творчества. Десятки ушли работать в коммерческие предприятия. Десятки уехали за границу и продолжают там держать на высоте первоначальную планку нашей Альма-матер. Но и сейчас Арбат представлен достаточным количеством талантливых художников.
Художниками Арбата интересуются и москвичи, и удалённые россияне, и интуристы, поэтому я и решил сделать о ребятах серию очерков. В них я постараюсь максимально правдиво рассказать о нашей истории. Политику по возможности обойдём стороной и страну нашу ни на каком из её этапов «принижать» не будем.
Так получилось, что в конце 80-х мне пришлось выбирать новое направление жизни. Дело было на Кавказе. Местная атмосфера высокого творческого полёта не обещала. Витязь стоял на распутье. И тут как-то вдруг прозвучало об Арбате. Об Арбате — именно художественном! Я сразу понял — вот оно — моё! Поезд, метро…
Выхожу на Арбатской, - «Здравствуй, известная улица!»
В самом её начале, хаотически разбросанные друг от друга, рисовали пять художников. Трое были подшофе и мастерством не блистали. Двое были трезвы, но рисовали ещё хуже. Все пятеро были испачканы углем, сангиной, сепией… За всеми пятью стояли очереди желающих получить диковинку того времени — рисунок себя самого! Ведь в СССР художники на улицах не работали. Меня заинтересовал мужчина, стоящий в очереди к одному из художников «навеселе». В руках этот мужчина уже держал портрет, свёрнутый в трубочку. «Неужели ему мало одного портрета?», — подумал я и решил дождаться, когда прояснится ситуация. Художник был окружён плотным кольцом очереди и любопытных зевак. Мало-помалу пришёл черёд мужчины с рулончиком. Он развернул портрет, протянул его через головы толпы и заискивающим голосом сказал:
— Товарищ художник, Вы мне вчера портрет рисовали … —
— И что?! — крикнул художник через плечо …
— Вы забыли мне ухо нарисовать! —
Художник раскатал бумагу, мгновенно прицелился угольком и — раз! — на рисунке появилась закорючка. Рулончик возвращается мужчине.
— Спасибо!!! — весело кричит счастливчик и исчезает в толпе…
Как только о новшествах на Арбате стало известно в стране, количество желающих увидеть эту улицу своими глазами, пообщаться с художниками, стало заметно увеличиваться. Заходя на Арбат со стороны одноимённых станций метро, люди в то время видели ресторан Прага (с правой стороны) и обширную зелёную поляну с забегаловкой — с левой. А прямо перед ними — живописное зрелище из художников, окружающих их друзей, заказчиков и просто любопытных. Иногда художники и их компании сидели за дымящимся самоваром, философствовали, пили чай… Бывало, что одним только чаем не обходилось…
Но не только художники привлекали людей. Прохаживаясь вдоль улицы, можно было встретить поэтов, декламирующих свои стихи, музыкантов, певцов, а иногда — целые оркестры и ансамбли! Репертуар был разный, но откровенная пошлость практически не встречалась. Уже на второй день после приезда я включился в портретную деятельность. В этой новой атмосфере прошло две недели. — Ну, вот, пожалуй, и сделан выбор … — решил я, — Жаль только, что времени для любимой техники будет не так много, как это было на прежней работе.
На Арбате периодически появлялись люди, которые были не прочь поживиться за чужой счёт. В одиночку и группами вели наблюдение, выслеживали художников, поздно возвращающихся домой, и пытались «взять их в оборот». Мы решили, что последние пять художников будут уходить с Арбата вместе, единой группой. Постепенно и национальные кланы, и смешанные группировки, контролирующие в городе расширяющийся бизнес (уличный, вокзальный) стали проявлять к художникам недвусмысленный интерес. Тут уж и нам пришлось объединяться серьёзно. Разработали схемы обороны этюдниками (вроде «черепахи») и подручным холодным оружием, проводили координационные советы. Основной костяк художников работал в районе ресторана «Прага», а собрания проводили в просторной квартире на другом конце улицы, на Смоленской. Иногда торговцы Арбата и прохожие с удивлением наблюдали густую кавалькаду художников с этюдниками на плечах, марширующих вдоль всей улицы. И мы чувствовали — вместе мы сила!
Это я говорю о внешних нападках. Но и родная арбатская администрация решила не отставать от новых веяний. По закону о творчестве разовые работы, вроде портретов и шаржей, налогами не облагаются. Продавать или сдавать в аренду квадратные метры Арбата нельзя. Тогда нам предложили брать в аренду специально изготовленные пронумерованные стенды, каждый из которых был закреплён за конкретным местом на улице. На этих стендах можно было размещать личную рекламу. Плата за аренду стендов была относительно небольшая. Но фишка была в том, что количество стендов было меньше количества художников. И не оплатившие стенд лишались права работать, как прежде. А потом, естественно, и цена за стенды росла бы пропорционально рвению новых художников попасть на Арбат. Никто не учитывал сложные графики посещаемости художниками любимой улицы: кто-то уехал на лето в Крым, кто-то заболел, кто-то сидел с заказами в мастерской. Собрались мы в очередной раз и решили: навязчивый сервис со стендами — игнорировать. Тогда Администрация направила к нам грубую физическую силу и ультиматум: кто не с нами, тот против нас и, стало быть — вон! В ответ мы предупредили, что соединим все наши этюдники цепями, прикуёмся к ним и в таком виде будем работать на глазах многочисленной публики.
Но самые большие трудности возникают, когда в коллективе появляются предатели: двое тайком подписались под велением Администрации. Обходя Арбат «огородами», заспешили в Администрацию и другие. Творчество, вдохновение, атмосфера свободы оказались под угрозой. Пришлось подключать юристов, телевидение, общественность… Долго и упорно длилась эта нездоровая тяжба. Но закончилась победой разума.
Не обходилось и без местных курьёзов. На Арбате среди публики можно было встретить Николая II в парадном кителе, Сталина во френче, Ленина с красным бантом и чем-то вечно озабоченного Гитлера. Это местные находчивые ребята, раздобыв соответствующие реквизиты, стали зарабатывать на туристах. Желающих сфотографироваться с ними было не меньше, чем с ручной обезьянкой! Одно было плохо: статистика показывала, что некоторые места на улице почему-то доходнее других. Естественно, что между конкурентами за выгодное место возникали споры и конфликтные ситуации. Так, однажды изумлённая публика наблюдала схватку Ленина с Гитлером! Драка двух исторических личностей обросла невероятным количеством зрителей. Начали делать ставки! Наплевав на разницу во времени и пространстве, Ленин измотал противника и повалил его навзничь. Публика была в восторге! Растерзанный и поверженный Гитлер не унимался и изрыгал свои немецкие проклятия, не выходя из роли. Вокруг него валялись многочисленные бумаги со свастикой … — Смотри-ка, — показал на одну из них какой-то парень, — план Барбаросса!»
***
Грустно вспоминать, как уходили в вечность художники Арбата. Но раз уж я упомянул эту тему вначале, то чуть задержусь на ней. Открыл траурный список весельчак и на редкость компанейский человек - Гарик. Его настоящего имени я не знал. Гарик обитал в скромной коморке на Арбате. Известие о его смерти поразило всех, причём не только художников, но и людей, далёких от рисунка, работавших в магазинах и офисах нашей улицы. Оказалось, что и художники Арбата – смертны! Причиной стал банальный импортный алкоголь. Жестокие и длительные запои сокрушили здоровье не одного мастера портрета!
Нельзя забывать, что грянула «перестройка», и вместе с ней на страну обрушился беспредел во всех областях. В изобилии и по дешёвке широко распространилась торговля ядовитым алкоголем и едой мутного происхождения. Некоторые наши ребята, практически вплотную примкнув к местным бомжам, набирали того и другого с лихвой, чтобы вечерами, иногда переходящими в ночи, посидеть в своей дружной компании, не прерываясь на походы за пополнением. А просыпаясь в обед с раскалывающимися головами, в живых могли обнаружить не всех. Именно так произошло с Гариком. Его друзья рассказывали позже, как в то трагическое утро они долго трясли коллегу, пытаясь разбудить. Но тщетно. Запыхались. И тут один из компании сказал:
- Бросьте! Кажется, он умер!
И правда: лежащий товарищ был каким-то неестественным и ни на что не реагировал.
На похороны Гарика пришли только близкие друзья-художники. Но выводы сделали все! С тех пор по негласному решению большинства за художников - «бомжей» мы взялись не на шутку.
Но погибали не только те, кто рьяно злоупотреблял зельем. Художников находили «уснувшими» в ночном переходе, в метро – возвращающихся с работы, в зелёных насаждениях улицы и даже сидящими в окнах витрин на виду у многочисленных прохожих. В каких-то отдельных случаях смерти обстоятельства заставляли задуматься: не было ли злого умысла? Но верить в то, что десятки и десятки жертв Арбатских художников – это глобальный заговор, не хотелось.
Среди наших потерь особо хочу отметить одного, а именно - Андрея Кучера. До того, как местная администрация воспротивилась свободной деятельности художников Арбата, этот парень ничем особенным не выделялся. Но когда нас стали загонять в тиски квадратных метров и налоговых обложений, Андрей оказался в числе первых, кто открыто заявил протест местной власти. Представители Арбатской администрации приходили к нам с начальником милиции района и с какими-то силовиками. Они «пряником» заманивали Арбатских в аренду небольших стендов-раскладушек, пронумерованных в соответствии с местом и без которых художник не имел права работать. Изредка намекали на кнут – штрафные величины – в случае отказа подчиняться постановлению. И невдомёк было этим представителям власти, каково настоящему художнику творить из-под палки! Любое высокое искусство (поэзия, музыка, театр…) под Дамокловым мечом – невозможно!
У нас сложился небольшой костяк сопротивления – несколько человек художников. Когда кто-то из нас приходил на незанятое коллегами место, то убирал стенд с номером, расставлял этюдник, рекламу и приступал к работе. В случае выяснения отношений со стороны администрации или милиции подтягивались остальные художники группы и мы все вместе занимали «круговую оборону».
Но летом ряды нашего сопротивления поредели. Мне пришлось уехать в Австрию. Некоторые из ребят уехали на юг, кто-то работал с заказами в мастерской. И получилось так, что на какое-то время Андрей Кучер остался один на один против администрации, силовиков и тех, кто всё-таки стал платить за стенды. Последние негодовали громче всех! Оно и понятно: каково было им раскошеливаться за ненужные железяки, когда рядом их открыто игнорируют!
Подробностей того противостояния теперь уже не восстановить. Но через две недели после моего отъезда пришло сообщение, что Андрея не стало: он умер в метро, возвращаясь с Арбата. Диагноз: сердечная недостаточность…
Пусть память об Андрее, стойком борце за свободу творчества, останется на Арбате и в России – навсегда!
***
Грустных тем в нашей работе набиралось и по другим поводам. Однажды ко мне подошёл мужчина с ребёнком.
- Нарисуете мальчика? – спросил он, - но только краской на бумаге. Иван давно мечтает о своём портрете с Арбата.
Клиент оказался достаточно осведомлён в технике графической работы. Не чужда для него, как оказалось, и обозначенная техника «сухая кисть».
- Конечно, - ответил я и взялся за кисти. Мальчику показал на маленький стульчик, который был предназначен специально для детей. Он сел и повернулся ко мне в пол-оборота точно так, как я ему показал.
- Сможешь смотреть на меня, не поворачивая головы? – спросил я его.
Подросток молча перевёл на меня взгляд. Мне нравится, когда голова модели повёрнута в положение между фасом и профилем, а взгляд – на меня. Тогда человек с портрета будет смотреть на зрителя, что как бы несколько связывает их. И это, напоминаю, в повороте, который в мировой портретной практике считается лучшим. Но есть в этой позиции и минус: человеку приходится терпеть не совсем естественный взгляд искоса.
Итак, я приступил к портрету. Дети обычно долго позировать не любят. Поэтому в работе с ними нужно максимально быстро зафиксировать то, что немного погодя может измениться, причем многократно и быстро: ракурс, мимика, дистанция. Не успел я набросать основные контуры парнишки, как сзади меня на корточки присел его отец:
- Нарисуйте, пожалуйста, портрет сына без прикрас, как есть.
Не успел я ответить, что именно так и работаю, как мужчина добавил:
- Это его первый и последний портрет. Сын знает.
Я оцепенел.
- Лейкемия, - продолжал мужчина, - последняя стадия. Его выписали из больницы, сказали, что медицина бессильна, - говорил он тихим голосом, почти шёпотом, - едем домой.
Мальчик сидел и по-прежнему смотрел на меня каким-то потусторонним взглядом. О чём он думал? Было видно, что страшная беда коснулась его вплотную. Только теперь стал понятен цвет лица, о котором не скажешь иначе как серозный. Парнишка держался героически. Но смотреть ему в глаза стало невероятно трудно. И рисовать – тоже… Я извинился, на что-то сослался и отошёл к друзьям-художникам, балагурившим неподалёку:
- Ребята, кто нарисует мальчика?
Сразу отозвалось несколько человек. Я выбрал достойного мастера.
- А сам-то почему не закончишь? – спросил он.
Пришлось сказать правду. Мне казалось, что у наших, у Арбатских, нервы прошли проверку по всем параметрам: на скручивание, на разрыв, на огонь, воду и медные трубы. Но здесь они подвели у всех! Достойный мастер решительно покачал головой и отошёл. За ним следом отказались и остальные. Уговаривать их дальше было бесполезно. Пришлось взять себя в руки и вернуться к мужчине с парнишкой. Оба сидели, не меняя положения.
- Ваня, - попросил я мальчика, - смотри, пожалуйста, перед собой.
Тот, сидя лицом к кулинарии «Праги», стал наблюдать за входящими и выходящими посетителями этого кафе.
Это был самый трудный портрет за всю мою практику. Хотя парень сидел практически неподвижно, хотя лицо его было симпатичным и по-славянски незатейливым, нам пришлось посвятить рисунку несколько часов. Никто из нас не спешил. Казалось бы – ускорь работу, и горькая миссия закончится быстрее. Но я поставил перед собой задачу добиться «литературного портрета», т.е. такого, которым можно иллюстрировать книги. Да, жутко было работать с тем портретом! Страшно было рисовать то, что накладывало на лицо мальчика несвойственные его возрасту тени. И я их проигнорировал. Пусть образ парня будет светлее того, что чертила беда! А может быть мой оптимизм, переданный через портрет, изменит ситуацию, и мальчишка излечится навсегда?!
Непривычно было слышать, как общаются отец и маленький ещё в общем-то сын: оба по-взрослому, как два ровесника. И хотя отец называл сына Ванюшей, а сын отца – папой, и видно было, как любят друг друга, в минуты невероятного испытания они общались как бы сухо, без эмоций. Трудно сказать, кто из них больше поддерживал другого. Передо мной были настоящие мужчины!
Когда портрет был нарисован, отец и сын внимательно посмотрели на него. Радость одновременно коснулась обоих! И у меня на душе стало легче. Иван живо повернулся ко мне, в его глазах уже светился взгляд не больного, каким он был только что, а обыкновенного мальчишки! В них заблестели слёзы.
- Спасибо! – сдавленным голосом сказал он.
- Спасибо! – сказал его отец.
- Будьте здоровы и счастливы! – ответил я.
Иван взял портрет в руки, и оба стали удаляться в сторону метро, оживлённо беседуя и размахивая руками. Глядя им вслед, бодро шагающим после долгого ожидания портрета, захотелось поверить в то, что медицина сможет сделать завтра то, что не смогла вчера, что мальчик поправится и судьба его сложится счастливо. Уверен, что даже простая человеческая поддержка, а молитва – особенно, - способны сделать много! И я постарался вложить всю свою энергетику в пожелание Ивану крепкого здоровья и светлого будущего!
Комментарии (0)