Министр иностранных дел Сергей Лавров в субботу вернулся из трехдневной поездки в Нью-Йорк, где принял участие в двух заседаниях Совбеза ООН и провел ряд встреч. В ходе визита он рассказал корреспонденту “Ъ” Елене Черненко о том, почему нынешний кризис в отношениях с США хуже холодной войны, где у России «красные линии» и что должно произойти, чтобы в Донбассе появились миротворцы ООН.
«Такого не было во времена холодной войны»
— Сейчас все с нетерпением ждут выхода двух отчетов администрации президента США — так называемого Кремлевского доклада о близких к руководству РФ официальных лицах и бизнесменах, а также доклада о целесообразности введения в отношении Москвы новых жестких экономических санкций. Если эти документы воплотятся в ужесточение санкционной политики Вашингтона, какой будет реакция Москвы?
— Это вопрос гипотетический. Мы уже не раз говорили, что не ищем никакой конфронтации. Считаем, что санкции вводятся абсолютно безосновательно в том, что касается их причин. А что касается целей, которые они призваны достигнуть, то это тоже бессмысленно, потому что за годы действия этих санкций их авторы могли бы уже убедиться, что честную, открытую и конструктивную российскую политику эти санкции изменить не смогут.
Наша независимая, самостоятельная линия в международных делах, опирающаяся на национальные интересы, не подлежит изменению под влиянием извне.
Она определяется президентом России на основе интересов, которые отвечают нуждам российского народа. То, что наша внешняя политика пользуется в обществе широкой поддержкой, по-моему, лучшее свидетельство того, что попытка изменить внешнюю политику путем давления на элиты и отдельные компании бесперспективна.
Тем не менее, естественно, мы не можем, будучи абсолютно незаинтересованными в нагнетании спирали конфронтации, оставаться спокойными, когда Россию пытаются всячески наказывать, будь то наша (дипломатическая.— “Ъ”) собственность, будь то те самые санкции, о которых вы упомянули, или попытки использовать спортивную тематику. Существуют многочисленные факты, которые говорят о том, что помимо реальных случаев употребления допинга нашими спортсменами, как и спортсменами многих других стран (случаев, которые известны, но из которых никто не делает никакой трагедии и не поднимает никакого шума, а их рассматривают в соответствии с установленными процедурами), есть абсолютно заказная кампания, которая основывается на принципе, уже применяемом и в других сферах международной жизни в том, что касается общения России с ее партнерами.
Если я правильно помню, Ричард Макларен в своем докладе заявил, что доказательств (версии о поддержке массового применения допинга российскими властями.— “Ъ”) нет, они не знают, как это было сделано, но знают, как это могло быть сделано. Ни один нормальный суд ни в одной стране подобные обвинения не примет. Тем не менее на основе таких достаточно экзотических заявлений принимаются решения об отлучении страны от Олимпийских игр.
В этой связи вспоминается ситуация с малайзийским «Боингом», когда через три дня после этой трагедии США стали требовать расследования, при этом заявляя, что они знают, кто это сделал, но уверены, что расследование подтвердит то, что они знают.
Более ранний случай с Александром Литвиненко. Тогда британские власти заявляли, что расследование должно подтвердить то, что они знают и без всякого расследования. Эта заряженность на русофобию действительно беспрецедентна. Такого не было во времена холодной войны. Там были какие-то правила, взаимные приличия. Сейчас все приличия отброшены в сторону.
«Все эти "звездные войны" и прочие придумки сыграли свою роль»
— Что, все хуже, чем во времена холодной войны?
— В том, что касается манер, то да. Хотя если сравнивать, насколько мы близки к материальным проявлениям конфронтации, то здесь есть разные мнения. С одной стороны, тогда была такая негативная стабильность двух жестких блоков, двух мировых систем — социалистической и империалистической. Сейчас нет никаких идеологических разногласий. У всех рыночная экономика, демократия, кто бы как к ней ни относился. Но есть выборы, свободы, права, закрепленные в Конституции.
Тем не менее даже при отсутствии идеологических разногласий остается конкуренция, что абсолютно нормально. Но конкуренция должна быть честной. Понятно, что в каждой стране есть специфические методы продвижения интересов, есть специальные службы, лоббисты, которых нанимают, неправительственные организации, которые продвигают ту или иную повестку дня. Это нормально. Но когда нам заявляют, что Россия обязана не угнетать неправительственные организации, получающие финансирование из-за рубежа, а сама на поддержку своих НПО, работающих за рубежом, права не имеет, это попахивает двойными стандартами.
Второй момент, который я бы хотел выделить. В отсутствие идеологических разногласий раскручивается материальное наращивание военного потенциала. Такого во времена холодной войны не было.
— Была же гонка вооружений?
— Гонка вооружений осуществлялась в рамках геополитики, которая была принята обеими сторонами. Была условная линия НАТО—Варшавский договор: ты гони свое вооружение слева, мы будем гнать его справа. В итоге СССР надорвался. Все эти «звездные войны» и прочие придумки сыграли свою роль, хотя все-таки не были решающими. СССР развалился потому, что сама страна, элита не почувствовала необходимость перемен, а когда почувствовала, эти перемены пошли не тем путем.
Но сейчас в условиях продвижения НАТО на Восток действительно нет никаких правил. Нигде нет какой-то линии, которая является «красной чертой».
— А граница Российской Федерации?
— Если исходить из того, что у нас не может быть никаких интересов в регионе, в Евроатлантике, тогда да, граница Российской Федерации — «красная черта». Но дело в том, что у нас есть законные интересы, есть русские, которые в одночасье оказались за границей, когда развалился СССР, у нас есть культурные и исторические, тесные личные и семейные связи с нашими соседями.
Россия имеет право защищать интересы своих соотечественников, тем более когда они подвергаются гонениям во многих странах, когда их права притесняются, как это произошло на Украине.
В день переворота было объявлено, что русский язык должен быть ущемлен.
— Но потом же они это отыграли назад…
— Да, но это прозвучало. Первым действием парламента после переворота был закон о том, что русский язык должен «знать свое место». А место это, грубо говоря, по-простому было под лавкой. Еще через два дня прозвучали заявления, что русские никогда не будут почитать (Степана.— “Ъ”) Бандеру и (Романа.— “Ъ”) Шухевича, поэтому русских из Крыма надо изгнать.
После моей пресс-конференции (по итогам 2017 года.— “Ъ”) какая-то германская газета напечатала, что Сергей Лавров стал чуть ли не передергивать факты и выдавать «мирную демонстрацию крымских татар около Верховного совета Крыма за попытку выгнать русских с полуострова». Достаточно посмотреть видеоролики той поры, когда Верховный совет был просто в окружении бесчинствующих молодчиков, не говоря уже о «поездах дружбы», которые Дмитрий Ярош посылал в Крым.
Это украинская история, история переворота, история предательства Запада по отношению к международному праву, когда соглашение, подписанное министрами иностранных дел ведущих стран Евросоюза (совместно с президентом Украины Виктором Януковичем.— “Ъ”), было просто растоптано. После этого Евросоюз стал нас убеждать, что так и должно быть и что теперь ничего уже поделать нельзя. Это, по большому счету, европейский позор. Констатируя эту историческую данность, мы не замыкаемся в себе, а хотим выполнить минские соглашения.
Возвращаясь к «красным линиям». Это была «красная линия», так же как «красная линия» была перейдена по приказу Михаила Саакашвили в момент начала нападения на Южную Осетию, где стояли наши, осетинские и грузинские миротворцы. Но грузинских миротворцев вывели оттуда за несколько часов до начала нелегитимной и абсолютно провокационной атаки.
У России есть интересы, и об этом люди должны помнить. У России есть «красные линии». Я считаю, что серьезные политики на Западе понимают, что эти «красные линии» необходимо уважать, так же как их уважали во время холодной войны.
«Россия, Россия, Россия. Простенько и удобно для тупой пропаганды»
— Вернемся к американцам. Американские СМИ сообщали, что в марте 2017 года Россия передала США предложения по налаживанию отношений в формате non-paper, там якобы было несколько пунктов. С учетом наращивания американской стороной санкционного давления и всего того, что произошло в отношениях РФ и США за год, эти предложения еще в силе?
— Предложения в силе всегда. Мы никогда не встаем в позу, а стараемся понять контекст тех действий, которые предпринимают американцы или другие наши коллеги. В данном случае мы прекрасно понимаем, что имеет место сочетание целого ряда факторов, которые обуславливают такую беспрецедентную агрессивность, как сейчас принято говорить, американского истеблишмента.
Главный фактор — демократы не могут пережить свое поражение, вложив столько сил и предприняв столько действий, в том числе по снятию Берни Сандерса «с пробега», о чем сейчас мало хотят вспоминать. Это было прямое манипулирование избирательным процессом, грубейшее нарушение Конституции США.
Второй фактор — это то, что большая часть Республиканской партии также оказалась в ситуации, когда они получили внесистемного президента, который «не пророс» сквозь все ступени республиканского истеблишмента и который «на поляне» республиканцев получил голоса избирателей в ходе праймериз. Как бы ни относиться к действиям президента США Дональда Трампа, как бы ни квалифицировать его не очень, может быть, привычные для традиционных дипломатов и политологов действия…
— Он как слон в посудной лавке рушит все международные договоренности.
— Как бы ни относиться к этим действиям, сейчас мы говорим о том, каковы причины совершенно беспрецедентного возмущения американских политиков. Республиканцам тоже не нравится, что к власти пришел человек, который доказал, что существовавшая многие десятилетия (больше ста лет) система, когда две партии расписали правила игры (я сегодня на четыре года прихожу во власть, потом еще на четыре, а ты пока посиди в бизнесе, потом наступит твоя очередь, а я посижу в бизнесе), рухнула, потому что пришел Дональд Трамп. Но он пришел не потому, что он мессия, а потому что общество устало и стало тяготиться традиционной несобытийной сменой лидера.
Если посмотреть на структуру американского общества, также станет понятным, что там происходят интересные демографические процессы. Неслучайно этнические элементы вызывают сейчас долгие и глубокие споры о том, возрождается ли или обостряется расизм, который в американской политике латентно или явно присутствовал всегда. Это все очень непростые процессы, которые будут длиться долго.
Еще раз скажу, что одна из причин — это поражение демократов, которое они до сих пор не могут пережить. Вторая — слом системы, которая существовала в двухпартийном разрезе. Такая «полюбовная» процедура продолжалась многие избирательные кампании.
Третий элемент, который я выделю отдельно, это ощущение утраты возможности влиять на все процессы в мире в интересах США. Может быть, это парадоксально звучит, но это так. Это будет ощущаться очень длительный период.
Даже во времена холодной войны США были гораздо более мощными с точки зрения их доли в мировой экономике и, конечно, абсолютно доминирующей позиции в мировой валютной системе, когда не было евро, про юань вообще никто не слышал, тем более про рубль. Сейчас у США 18–20% мирового ВВП. Это уже совсем не половина, как это было раньше, и уж тем более не те цифры, которые были после Второй мировой войны.
Ощущение того, что не все поддается решению из одного центра, также проявляется в русофобской кампании. Есть еще Китай и другие большие страны, многие из которых, может быть, предпочитают не замечать американские эксцессы. В нашем случае это сделать трудно, потому что первые две причины — поражение демократов и разлом системы — сразу каким-то образом привели к тому, что на нас «показали пальцем».
Были какие-то контакты каких-то людей с какими-то представителями американской политической элиты. Были контакты посла Российской Федерации в США Сергея Кисляка с советником президента Дональда Трампа по национальной безопасности Майклом Флинном. Это абсолютно нормально и не должно было вызывать таких реакций, тем более что по сравнению с тем, что американские дипломаты делают в России, то, что пытаются вменить российскому послу и посольству России в США,— это «детский лепет».
Но поскольку не последовало реакции на серию принятых в отношении российского посла недружественных принудительных мер из-за того, что он не согласился менять свои действия, отказываться от своей независимости и извиняться за то, чего никогда не происходило, то это возбудило их еще больше. На нас понятным образом стали сваливать все грехи и неудачи США. Мы используемся как какой-то громоотвод в том плане, что что-то произошло в Мексике, во Франции.
— Даже на Мальте…
— Где угодно — Россия, Россия, Россия. Простенько и удобно для тупой пропаганды. Избиратель, как говорится, вникает в очень простые лозунги CNN: «Россия в очередной раз вмешалась…» Если это повторять тысячу раз, то это осядет уже где-то голове.
«Я никого не идеализирую»
— Звучит так, как будто вы лично оправдываете президента Дональда Трампа. Но его никто не заставлял подписывать закон о поставках на Украину вооружений или августовский санкционный закон.
— Я никого не идеализирую. Надо, наверное, понимать, что в условиях, когда принимаются какие-то законопроекты большинством голосов (95%), президент думает уже не о том, какова сущность этого закона, насколько он реальный, правовой, легитимный или порядочный, а о том, что все равно его вето будет преодолено.
— А подписание закона о поставках на Украину вооружений? Барак Обама же не подписывал.
— Ответ тот же самый. Он прекрасно знает, что Конгресс его заставит это сделать. Если президент Дональд Трамп будет отказываться делать то, чего хочет подавляющее большинство членов Конгресса, а там такое большинство существует, еще раз говорю, его вето будет преодолено. Здесь уже вступает в силу американский менталитет внутриполитического характера. Если вето президента преодолевается, то независимо от того, насколько оно было справедливым, оправданным и отвечало долгосрочным интересам США, это поражение президента. Вот и все.
Когда президент США Дональд Трамп принимал меня в Белом доме, разговаривал с президентом России Владимиром Путиным в Гамбурге, а потом впоследствии они общались по телефону, я не увидел заряженности Дональда Трампа на некие действия, которые подрывали бы его предвыборные лозунги о том, что он хочет хороших отношений с Россией. Но так сложилось.
Сочетание как минимум трех факторов — поражение Хиллари Клинтон, внесистемность Дональда Трампа и необходимость объяснить, почему у США не все получается на международной арене (хотя можно еще дополнительно добавить) — обуславливают то, что сейчас происходит. По мере того как США втягиваются в этот очень неблаговидный процесс и видят, что Россия действует спокойно, без истерик (где-то мы ответили, но, я бы сказал, по минимуму), мы продолжаем двигаться вперед нашим курсом, продвигать свою политику по урегулированию конфликтов, работать на рынках, где американцы хотели бы нас потеснить, это начинает раздражать тех людей, которые двигали русофобскую повестку дня. Это печально.
Нас обнадеживает то, что в последнее время со стороны некоторых членов Конгресса, политологических кругов США, некоторых дипломатов негромко, в доверительных разговорах признаются абсолютная ненормальность такой ситуации и необходимость ее выправлять. Все при этом говорят, что не правы были те, кто нас пытался загнать в угол, видно, что нас изолировать не получается, достаточно посмотреть на график встреч и поездок президента России, других членов правительства, чтобы понять, что изоляция не получилась.
Они говорят, что понимают, что «перебрали» в этом вопросе, но предлагают нам сделать какой-нибудь шаг, чтобы они могли сказать, что Россия «подвинулась».
Эта психология, конечно, не может не вызывать ощущение того, что великодержавный менталитет не служит добрую службу США. Они предлагают сделать что-то по Украине.
— «Подвинуться» — это, например, усилить контроль над действиями сепаратистов в Донбассе и заставить их не стрелять, полностью отвести вооружения и соблюдать неукоснительно все базовые пункты минских соглашений?
— Мы не против, чтобы все отвели вооружения, не стреляли, но только не одни дончане и луганчане, а украинская армия тоже. Есть множество свидетельств ваших коллег, в том числе из Би-би-си, других СМИ, которые бывали даже в этом году на линии соприкосновения, что батальоны типа «Азова» и ряд других никем не контролируются, кроме своих командиров. Украинская армия и ВС Украины не имеют на них никакого влияния, они никого не слушают. Пример тому — блокада, которую они объявили и которая была осуждена президентом Украины Петром Порошенко. Он публично клялся ликвидировать эту блокаду (она полностью противоречит минским договоренностям), направлял какие-то силы по снятию этой блокады и провалился с этой попыткой. После этого он счел за лучшее на 180 градусов развернуться и выдать свой декрет, узаконивая эту блокаду. Поэтому стрелять нужно прекращать, войска и тяжелые вооружения отводить, но делать это с обеих сторон.
Я говорил на пресс-конференции, что стремление всю огромную геополитическую палитру свести к Украине, призывая нас отвести какой-нибудь батальон ДНР, ЛНР, а у них тогда будет возможность начать ослаблять санкции,— это недостойно тех людей, которые, занимая высокие посты, говорят подобные вещи.
«Никто с нами не садится и не начинает обсуждать»
— Появятся ли в Донбассе в этом году миротворцы?
— Это от нас не зависит. Если бы это зависело от нас, то они уже давно бы там появились.
— Что сейчас мешает и готова ли Россия на какие-то уступки, чтобы устранить то, что мешает?
— Мешает только одно: никто не хочет начинать конкретно обсуждать наши предложения.
— Американцы вроде предложили свои поправки. Идет ли их обсуждение?
— Нет, поправок нам никто не предлагал, а мы как раз хотим поправок. Я разговаривал с министром иностранных дел Украины Павлом Климкиным, с нашими французскими, германскими коллегами. Они говорят, что это очень правильный и хороший шаг, но нужно что-то еще. Хорошо, давайте сядем, вы нам скажите, что и как, мы посмотрим, насколько это отвечает целям реализации минских договоренностей. В любом случае в самом проекте резолюции записано то, что мы должны быть абсолютно привержены принципу «Комплекса мер», который предполагает согласование всех действий между Киевом, Донецком и Луганском. Нам отвечают, что надо подумать, как еще что-то сделать. Но «пар уходит в свисток», никто с нами не садится и не начинает обсуждать.
Идеи, которые выдвигали вне контекста работы над нашим проектом резолюции, идут в другом направлении. Наш проект означает, что минские соглашения незыблемы: часть (минских.— “Ъ”) договоренностей предполагает миссию наблюдателей ОБСЕ, а поскольку она не всегда работает в безопасных условиях, ее надо охранять. Куда бы ни шла эта миссия, с ней должны следовать вооруженные охранники ООН. Это логика и юрисдикция минских договоренностей. Нам говорят, что раз мы принимаем концепцию миротворцев, то давайте их сделаем ответственными за все, что происходит по правую сторону от линии соприкосновения, пусть они обеспечат безопасность вплоть до границы с Россией. Тогда в этих условиях мы проведем выборы, и все будет хорошо.
— Разве это не звучит трезво?
— Трезво? Вы так считаете?
— Миротворцы ООН — это ведь авторитетная сила, которой можно доверять безопасность в регионе.
— Минские договоренности гласят, что надо сначала провести амнистию, ввести в действие закон об особом статусе (который принят, но не введен в действие), инкорпорировать его в Конституцию и потом проводить выборы. Люди, которых сейчас пытаются «задушить» нелегальной блокадой, которым перерезают кабели, отрубая мобильную связь и изолируя их от внешнего мира, по крайней мере со стороны украинского государства, должны знать, что они не военные преступники, не террористы, как их назвали в Киеве, объявив антитеррористическую операцию, хотя из этих регионов никто ни на кого не нападал.
Обращаю на это ваше внимание — нападали как раз на них. Чтобы эти люди знали, во-первых, что они в безопасности и амнистия покрывает все, что было с обеих сторон. Во-вторых, чтобы они знали, что у них есть статус, который гарантирует (это дословно записано в минских договоренностях) русский язык, культуру, специальные связи с Россией, независимо от того, куда денется киевская власть, что у них будет свой голос при назначении судей, прокуроров и будет своя народная милиция.
Вот примерно основные положения. Это не так сложно. Тем более что, если я не ошибаюсь, два десятка регионов Украины еще полтора года назад направили официальное предложение в Киев о необходимости начать переговоры о децентрализации, чтобы им делегировали полномочия, они заключали специальные соглашения с центром. То есть федерализация в нормальном смысле. Можно называть ее децентрализацией, слова «федерализация» все боятся. Но когда нам говорят, что они все это сделают — проведут амнистию, дадут особый статус и организуют выборы, но сначала нужно отдать международным силам весь этот район, чтобы они там «заказывали бал», это не пройдет. Это «красная линия», и все это прекрасно понимают и вбрасывают такие предложения с очень негодными целями — поспекулировать на теме миротворцев.
Минские договоренности одобрены СБ ООН. Там прямо сказано, что все, что нужно делать, должно быть предметом согласования между Киевом и так называемыми отдельными районами Донецкой и Луганской областей. Мы доверяем ООН, ОБСЕ, которая, кстати, делает очень неплохую работу в сложных условиях. Но нельзя просто взять и выкинуть политическую часть минских договоренностей. Обещание, что они потом будут выполнены, когда военная ооновская администрация возьмет под контроль всю эту территорию, сомнительно. Если авторы этой идеи уговорят Донецк и Луганск — ради Бога, пожалуйста. Именно это предусмотрено минскими договоренностями и одобрено СБ ООН. Но я считаю, что те, кто продвигает такую концепцию, просто хотят задушить эти две территории.
Напомню интересную вещь. «Минск» гласит: амнистия, особый статус и выборы. Именно такая последовательность. В ходе работы Контактной группы, «нормандского формата» украинская сторона говорит: давайте наоборот — сначала обеспечим полную безопасность, включая выход на границу, а потом будем все это решать. Мы им все эти годы объясняем, что полный контроль Украины над этой частью границы с Российской Федерацией является последним пунктом минских договоренностей. Сначала должно состояться все, что мы сейчас обсуждали. Потом они говорят о том, как же можно предоставить особый статус, когда они не знают, кого выберут эти люди на местных выборах. Мы их спрашиваем, хотят ли они сказать, что дадут особый статус только тем, кто их устраивает. Они говорят, что да, так они и хотят.
Не очень дипломатично делать подобные вещи, когда твой президент подписался под совсем другим порядком действий. Но тем не менее мы согласились на компромисс, который сейчас называют «формулой Франка-Вальтера Штайнмайера», гласящий, что закон об особом статусе вступает в силу на временной основе в день выборов, а на постоянной — когда ОБСЕ, которая будет наблюдать за выборами, выпустит окончательный доклад. Это обычно занимает пару месяцев. Украинцы согласились, сказали, что давайте так и будем действовать.
Об этом договорились еще в октябре 2015 года в Париже главы государств. Целый год эту формулу пытались положить на бумагу, украинцы отказывались. В Берлине в 2016 году снова встретились. Мы спросили, почему не происходит движения в отношении «формулы Штайнмайера», на что украинцы сказали, что они не знают, каким будет содержание доклада. Хорошо, давайте запишем, что закон об особом статусе вступает в силу на время в день выборов, а на постоянной основе — в день публикации доклада при условии, что доклад будет сертифицировать выборы как свободные и справедливые. Все, ударили по рукам. Прошло уже больше года. И эту формулу украинцы до сих пор не хотят класть на бумагу.
Это один из примеров. Второй пример тоже очень яркий. Если предыдущий из области политики, то этот из области безопасности. В части «Минска» в Берлине договорились в октябре 2016 года начать всерьез разводить тяжелые вооружения, не допускать рецидивов и их возврата на линию соприкосновения. Согласовали три пилотные точки — Золотое, Покровское и Станица Луганская. В Покровском и Золотом все сделали быстро, а в Станице Луганской никак не получается. Украинская сторона стала говорить, что им нужно семь дней тишины, прежде чем они будут разводить там тяжелые вооружения.
ОБСЕ с тех пор констатировала, в том числе публично, больше дюжины периодов, когда тишина длилась семь и более дней. Украинцы говорят, что это наша статистика, а в их статистике они зафиксировали пару-тройку выстрелов. То, что это просто профанация, понятно и немцам, и французам, и самой ОБСЕ. Но в силу политической ангажированности, к сожалению, наши западные партнеры не могут публично навалиться на киевские власти, не могут заставить их выполнить то, что они обещали руководителям, в том числе Франции и Германии.
Это печально. Я понимаю, что если ты сделал ставку на какого-то политика в свое время, сделал публичную ставку на власть, которая пришла в Киев после переворота, то, наверное, очень трудно отойти от этой позиции без «потери лица». Мы это понимаем и не кричим, не скандалим по поводу полного саботажа Киевом минских договоренностей, но будем спокойно добиваться выполнения того, о чем договаривались. Слишком много договоренностей, достигнутых большим трудом, сейчас подвергаются испытаниям: минские договоренности, договоренности по Ирану, целый ряд других.
«И в Европе, и в Вашингтоне прекрасно понимают, в какую игру играют нынешние киевские власти»
— (Вопрос задан в ходе пресс-конференции.) В четверг Верховная рада Украины приняла так называемый закон о реинтеграции Донбасса. В европейских столицах на него отреагировали нейтрально, Москва же его жестко раскритиковала. Почему? Какими могут быть, на ваш взгляд, практические последствия принятия этого документа?
— «Закон о реинтеграции», если подходить с юридических позиций, перечеркивает минские договоренности, которые были единогласно одобрены Советом Безопасности в резолюции, принятой через несколько дней после встречи четырех руководителей «нормандского формата» в Минске. И для нас это очевидно.
Что касается реакции, то я уже не раз говорил, что у нас нет никаких сомнений, и более того, мы имеем достоверные знания, что и в Европе, и в Вашингтоне прекрасно понимают, в какую игру играют нынешние киевские власти. И как они ведут линию на заматывание своих обязательств по минским договоренностям. Надеюсь, что в частных, приватных, закрытых контактах Киеву об этом говорят — из Берлина, из Парижа, Вашингтона и других столиц. Но взяв под свое крыло эту власть, которая абсолютно недоговороспособна, Запад уже не может публично выступать с критикой того, что делают его подопечные. Это печально. Понятно, что это сопряжено с ложно понятым чувством собственного престижа и репутации, но такова жизнь. Мы будем добиваться того, чтобы все, что записано в минских договоренностях, выполнялось. Попытки «сбить прицел» и увести эти дискуссии в сторону, стремление найти новые повестки дня, новые методы и формы неприемлемы. Мы будем спокойно и твердо отстаивать пакет, который честный, под которым подписался президент Порошенко и лидеры Донецка и Луганска.
— Мой последний вопрос по Ирану, который вы уже упоминали. Не может ли России быть выгодным в каком-то плане срыв американцами иранской сделки? Американцы будут выглядеть тогда изолированными и одиозными, Иран будет более сговорчивым в каких-то вопросах.
— Есть такая школа мысли не в российском руководстве. Многие политологи спрашивают, почему мы переживаем, и говорят, что, чем хуже, тем лучше: пусть США доказывают свою недоговороспособность, свою разрушительную роль в мировых делах, будь то Иран или Сирия, где сейчас тоже предпринимаются односторонние действия, которые привели в бешенство уже Турцию.
— И Иран опять же будет более сговорчивым.
— Дело не в этом. Если разрушается ткань правовых договоренностей, согласованных между ведущими странами в том или ином конфликте, тогда будет куча-мала, каждый сам за себя. Это будет очень печально. Я считаю это неприемлемым, будь то Иран, Сирия, Ливия, Йемен, Корейский полуостров, где тоже была договоренность 2005 года, четко фиксировавшая, что требуется от КНДР и других. Через пару недель после того, как все это было записано, американцы вдруг «раскопали» давний сюжет с каким-то счетом в каком-то банке Макао и стали арестовывать северокорейские счета. Можно сколько угодно спорить, насколько это справедливо, насколько Северная Корея была права, насколько США были неправы. Факт остается фактом. Была договоренность, было сказано, что с этого момента «стоп» в том, что касается конфронтации и всяких провокационных действий. Не получилось.
Самая большая проблема сейчас, если говорить системно, это договороспособность.
Лавров Сергей Викторович
Личное дело
Родился 21 марта 1950 года в Москве. В 1972 году окончил МГИМО. После вуза отправлен стажером в посольство СССР на Шри-Ланке, где вскоре получил ранг атташе.
В 1976 году вернулся в Москву, работал в отделе международных экономических организаций МИД СССР. В 1981 году командирован в США первым секретарем, а затем — советником постпредства СССР при ООН. В 1988 году вернулся в центральный аппарат МИДа на пост заместителя начальника управления международных экономических отношений. В 1990 году возглавил департамент международных организаций и глобальных проблем МИДа.
С апреля 1992 года — заместитель руководителя МИД РФ Андрея Козырева, курировал департаменты по делам СНГ и международных организаций. В июле 1994 года назначен постпредом РФ при ООН. С 9 марта 2004 года — министр иностранных дел.
Имеет дипломатический ранг чрезвычайного и полномочного посла. Награжден орденами Почета, «За заслуги перед Отечеством» I, II, III и IV степеней. Владеет английским, французским и сингальским языками. Увлекается рафтингом, пишет стихи (автор слов гимна МГИМО). Женат, есть дочь.
Комментарии (0)