Летом детский садик в нашем летном военном городке не работал. Воспитательницы уходили в отпуск. Мамуля ужаснулась и озаботилась поисками воспитательницы для меня. Мне было года три-четыре.
И наняла мне ГУВЕРНАНТКУ… Из сельских просторов окружных.
Французский там, мазурка, верховая езда…
Правда, с мазуркой дела в Пригорье или Кутце были швах. Из познаний французского – разве что «шаромыжник». С верховой ездой тоже не очень – так, тележная разве что.
Я ее -гувернантку - все равно очень ждал. Брат мне объяснил, что у всех бар были. Даже у писателя Толстого.
И вот долгожданный момент – на пороге возникла взъерошенно-испуганная тётка в плюшевом жакете, платке и резиновых сапогах.
Молча и сильно недоверчиво поглядывала она на меня, пока мать торопливо вводила её в курс дела.
Потом мама убежала в школу.
Тётка сняла верхний платок, осталась в тонком - с красными, скупыми цветочками.
Что-то шепча изумлённо, бродила по квартире. Изучала блага цивилизации, покачивая головой.
Тут я решил, что пора обозначиться в роли барчука. Подёргав тётку за кофту (та с придыханием открывала и закрывала кран горячей воды, совала под струйку пальцы и тихонько повизгивала: «Уй ти…), и , стесняясь, но нагло заявил: «Я чаю хочу!».
Глянув на меня через плечо, тётка взяла кружку, налила горячей воды из-под крана, сунула мне под нос: «На!»…
Я не привык пить чай из-под крана и расстроился. «Воду в чайнике надо кипятить. Эта плохая».
Тётка махнула рукой несколько раздраженно: «Не ндравиться – не пей. А мне пайдеть…».
Села за стол в кухне, развязала какой-то плат. На столе образовался натюрморт из сухариков, ломтиков жёлтого сала, варёных яиц, головок лука и кусочков грязноватого сахара. Шумно прихлёбывая из чашки тёплую воду без заварки, моя гувернантка пристанывала с наслаждением.
Я обиделся и начал качать права: «Есть хочу!».
«Так на, ешь!» - и придвинула мне узелок поближе. «Я такое не ем!!!» - растерялся я до слез.
Тётка озадачилась. Задумчиво дохлебав воду, осведомилась: «А картоха у вас ихде?». Я показал – ихде.
Наварила картошки в мундирах, поставила прямо в кастрюле на стол: «Вот табе обед. Жуй».
Осознав, что сегодня останусь голодным, я нашёл в буфете конфеты, оторвал кусок батона и задумчиво стал поедать в комнате, на диване.
«Так… Мамаша сказала, табе днём спать надо. Ложися у кроватку».
Я залез – делать было нечего. Злить ее не хотелось. Тётка, присев рядом, нахмурилась, сосредоточилась и вдруг завопила во всю мочь, остервенело тряся моё лежбище: «Ай, ду-ду, ду-ду, ду-ду, сидить ворон на ду-бу, он ихраить во трубу, труба то-чиныяаа, пызыло-чиныяааа…».
Я ощущал себя героическим капитаном крейсера, попавшего в девятибалльный шторм. Утомившись, воспитательница прилегла на диван. Задремала.
Я встал, побродил по квартире. Долго нюхал тёткину «плюшку», висящую в передней. После лёг рядом с диваном на коврике и тоже уснул.
В таком положении нас и застала мать, вернувшаяся домой. Это был единственный, первый и последний раз найма нянечки за ради воспитания и заботы обо мне. Больше я тётку не видел. Думаю, вряд ли она расстроилась..
Но мне долго потом снилось, как лётчики в прекрасной бальной зале танцевали мазурку с дамами, одетыми в разноцветные плюшевые жакеты, а на дубу сидел ворон, с хлюпаньем глотающий чай из кружки, между глотками дующий во трубу – «то-чиныю, пызыло-чиныю»…
Комментарии (0)