Все скажется в старости

Юбиляр напоминал Шона Коннери в его лучшие – седые – годы. Только без бороды. Неотразимая улыбка, хитрый прищур, лучики вокруг глаз, внимательный взгляд. Энергичный, подтянутый, всегда импозантный. Родня и коллеги, собираясь в фойе, шептались: как удалось виновнику торжества так хорошо сохраниться? Все-таки 80, не шутка!

Некоторые и в 60 не хотят уже никаких юбилеев. А тут. Ресторан в центре, человек 50 гостей, популярный в городе ведущий. За столом – дети, внуки, любимая и единственная Клара, брат с племянниками издалека приехали, три однокурсника тоже не пропустили событие, ученики и коллеги из разных времен – все были тут. Мы, его последний коллектив, относились к XXI веку, и страшно гордились приглашением на день рождения к своему бывшему корректору.

Во-первых, скучали: Эдуард Станиславович отработал с нами семь лет, и только за три года до серьезной даты ушел, наконец, на заслуженный отдых. Во-вторых, не всем везет встретить на своем пути настолько бодрого и позитивного пенсионера.

Опытного профи, который видел в этой жизни все, но ни разу – ни разу за семь лет! – не сделал никому в редакции бестактного замечания. Никто не слышал, чтобы он повысил голос. Или вещал бы тоном проповедника (эта роль у нас принадлежала 35-летнему сисадмину). Или внес бы правки в текст без ведома автора.

Напротив, у него, 75-летнего оптимиста, хотелось спросить совета. Его хотелось видеть. С ним было интересно сверить часы, так сказать. Убедиться, что в газетной спешке ты не сдаешь в печать лажу. Проверить, не перепутал ли ты факты, цифры и фамилии. Мы точно знали: что бы ни случилось, у нас на работе есть профессиональный и человеческий камертон. Мудрый старик, рядом с которым хочется стать лучше. Все понимали, что таких людей теперь не делают. Их и раньше не хватало.

Хорошо помню юбилейный вечер. Слушая благодарности, пожелания и тосты, очень хотела найти ответ: почему один человек до глубокой старости сохраняет бодрость, живой ум, интерес к людям, искреннюю улыбку, а другой задолго до пенсии начинает брюзжать, гнобить молодежь, клясть начальство и говорить о болячках.

Поздравляя коллегу с юбилеем, назвала те три кита, на которых, как мне кажется, держалась его поразительная бодрость духа: жизнерадостность, любопытство и ироничность. Гости поддержали аплодисментами, юбиляр улыбался.

Кто-то скажет, все дело в профессии. Мол, газетчику не прожить без открытости и умения удивляться обыденному. Это неправда. Среди пишущих, как и везде, полно самых разных психологических типажей, от невротиков до самовлюбленных гениев. Любить жизнь и людей, когда видишь их часто с изнанки, не такое уж простое дело.

Эдуард Станиславович это умел, хоть путь его не был гладким и сладким. Приехав на два года по распределению в многотиражку крупной трикотажной фабрики, он так прикипел душой к делу, что остался. И проработал на одном месте …34 года. Причем больше 20 лет делал газету ОДИН. Был и журналистом, и корректором, и фотокорреспондентом, и самому себе редактором.

Если кто-то думает, что фабричная газета – легкая задачка, разочарую. Это тяжелая рутинная работа. Какой-то московский издатель сказал однажды: «Любой человек, если очень постарается, может один раз поднять тяжелую гирю и может выпустить номер газеты, но делать газету каждый день или каждую неделю в течение длительного времени – это все равно, что носить гирю постоянно».

В 1960-е на фабрике открыли Общество советско-чехословацкой дружбы. Молодой редактор предложил обмениваться с чехами страницами многотиражных газет. Получалось как бы две газеты в одной: на первой странице новости трикотажной фабрики «КИМ», на второй – новости про чешских рабочих. Такая же газета выходила у партнеров, только на чешском языке. Эдуард Станиславович сам переводил материалы с чешского.

В обкоме партии был скандал, редактора чуть не уволили:

– Как он посмел газету объединять с иностранцами без разрешения!

А потом потеплело и эти сдвоенные выпуски посылали на всесоюзные конкурсы.

Он же в 1970-е первым в республике организовал на фабрике школу рабкоров. Многие его ученики стали профессиональными журналистами, издали книги. Выйдя на пенсию, бывший главный редактор несколько лет трудился в местных газетах на разных должностях. Взлеты и падения, личные и общественные, всегда воспринимал философически: и это пройдет.

Так есть все же универсальный рецепт от старости или нет его? Не в медицинском смысле, конечно. Тут мы все знаем, куда цивилизация движется. Как по мне, физическое здоровье сильно зависит от состояния души. И тут рецепт все-таки есть. Моя учительница биологии часто рассказывала нам на уроках, что все в старости скажется. Петух тебе на ногу наступил, или ты с велосипеда свалился – сразу, может, и не сильно больно, а спустя годы точно даст о себе знать.

Уверена, эта простая истина не только физического тела касается. Все скажется в старости. И твое «когдатошнее» нежелание учиться. И самолюбование. И верность дружбе. И подлые поступки. И работа на совесть. И преданная любовь. И малодушие. И недоброе отношение к людям. И жадность. И любовь к профессии. Свет и тьма.